Водитель быстро газанул и въехал прямо в ближайшие кусты. Однако он прошел всего несколько метров, и танк соскользнул с крутого склона на западной опушке леса и в конце концов остановился, накренившись на бок, в таком положении, что противник, чьи орудия находились на позиции примерно в 450 метрах на опушке соседнего леса, не мог его не заметить. Небольшим осколком снаряда, попавшим в перископ, меня ранило в правую щеку. Рана была несерьезная, хотя и сильно кровоточила.

Я попытался развернуть башню, чтобы навести нашу 37-миллиметровую пушку на противника в лесу напротив, но из-за сильного наклона танка башня не двигалась.

Теперь французская батарея открыла по нашему лесу беглый огонь, и мы в любой момент могли ожидать, что их огонь будет направлен на наш танк, бывший у них как на ладони. Поэтому я решил выбираться из него как можно быстрее, вместе с экипажем. В этот момент младший командир сопровождавших пехоту танков сообщил, что тяжело ранен: «Господин генерал, мне отстрелили левую руку». Прямо перед нами ехал танк Ротенбурга с вырывающимся сзади пламенем. Адъютант танкового полка тоже оставил свой танк. Я сначала подумал, что командирский танк загорелся от попадания в бензобак, и очень опасался за безопасность полковника Ротенбурга. Однако это оказались всего лишь загоревшиеся дымовые шашки, дым от которых теперь сослужил нам хорошую службу. Тем временем лейтенант Мост загнал мою бронемашину связи в лес, где она получила попадание в двигатель и теперь стояла неподвижно. Экипаж не пострадал.

Я отдал приказ танкам двигаться через лес в общем восточном направлении, что, конечно, не могли сделать бронемашины, находившиеся в моем распоряжении. Командирский танк Ротенбурга медленно продирался сквозь деревья, в основном высокие и хорошо сросшиеся. Лишь поставленная этим танком непреднамеренная дымовая завеса больше не позволила противнику подбить наши машины. Если бы во время наступления танки обстреляли предположительно удерживаемый противником лес огнем из пулеметов и 37-миллиметровых артиллерийских орудий, французы, скорее всего, немедленно бросили свои орудия, стоявшие на открытых позициях у опушки леса, и наши потери почти наверняка были бы меньше. Вечерняя атака, предпринятая 25-м танковым полком, увенчалась успехом, и мы смогли занять район сосредоточения.

Твердое боевое управление к западу от Мааса и гибкость при изменении обстановки были возможны только благодаря тому факту, что командир дивизии со своим отрядом связи оставался в движении и мог отдавать приказы командирам полков прямо на переднем крае. Одна лишь беспроводная связь – из-за необходимости шифрования – потребовала бы слишком много времени, чтобы сначала передать донесения о ситуации в дивизию, а потом дивизии отдать приказы. Поддерживалась непрерывная радиосвязь с оперативным отделом штаба дивизии, который оставался в тылу, а каждое утро и каждый день между командиром дивизии и командиром оперативного отдела штаба происходил подробный обмен мнениями. Этот метод командования оказался чрезвычайно эффективным.

Своим наступлением в тот день Роммель создал брешь, имевшую важные последствия, в частности, по влиянию на сознание генерала Корапа, командующего 9-й французской армией.

13-го числа форсировали Маас, Роммель был первым, во второй половине дня передовые части танкового корпуса Рейнгардта переправились у Монтерме, а Гудериана – у Седана. Но Рейнгардт захватил лишь узкий плацдарм и отчаянно бился за его сохранение. До утра 15 мая им удалось построить мост, по которому могли переправиться его танки, а выход из Монтерме проходил через крутое ущелье, которое было легко заблокировать. Войска Гудериана действовали успешнее, но только одна из трех его дивизий захватила достаточно обширный плацдарм, а на рассвете 14-го был построен только один мост. Мост удалось сохранить, хотя он неоднократно подвергался налетам авиации союзников. В этот второй, решающий день войска Гудериана не получили практически никакой поддержки люфтваффе, однако его зенитчики открыли такой смертоносный огонь, что сбили около 10 французских и британских самолетов и эффективно распылили бомбардировщики. К полудню все три дивизии Гудериана переправились через реку. Сдерживая контратаки с юга, он повернул на запад, к стыку 2-й и 9-й французских армий, которые начали рассыпаться под его ожесточенным и искусно управляемым давлением.

Той ночью командующий 9-й французской армией принял роковое решение под двойным воздействием растущей угрозы Гудериана его правому флангу и прорыва Роммеля в центре его фронта – в невероятных донесениях разведки сообщалось, что через брешь прорвались тысячи танков. Был отдан приказ об оставлении Мааса и общем отходе 9-й армии к укрепрайону западнее.

На фронте Роммеля этот предполагаемый укрепрайон проходил вдоль железной дороги к востоку от Филиппвиля и в непосредственной близости от Мааса. На следующее утро, 4-го числа, Роммель проник в него раньше французов, и под его мощной угрозой отход быстро перерос в расползающийся повсеместно коллапс. Его новый удар также предотвратил запланированную контратаку на Динан со стороны 1-й французской бронетанковой дивизии и 4-й североафриканской дивизии, которые только что прибыли на фронт. Первая появилась на правом фланге Роммеля, но в этот решающий момент у него кончилось топливо, и в бой пошла лишь небольшая часть ее танков. Наступление Роммеля пронеслось мимо ее фронта, пока она стояла в укрепрайоне, и впоследствии многие из ее танков захватили, прежде чем те смогли уйти. Тем временем Североафриканская дивизия была дезорганизована натиском танков и потоком отступающих.

Хуже того, приказ Корапа об общем отходе разблокировал ущелье в Монтерме, где правое крыло 9-й армии до сих пор сдерживало танковый корпус Рейнгардта. Как только здесь начался отход, он быстро превратился в безнадежно запутанное отступление, и авангард Рейнгардта смог обойти правый фланг 9-й армии – в тыл войскам, противостоящим Гудериану, – а затем продвинуться на много километров на запад по открытой местности. К тому же вечеру Гудериан преодолел последний стоявший перед ним укрепрайон и вырывался на оперативный простор. Теперь брешь на французском фронте была шириной сто километров.

Значение рассказа Роммеля об ударе 11 мая становится еще яснее, если рассматривать его на более широком фоне событий того решающего дня.

Мой план на 15 мая состоял в том, чтобы одним махом прорваться к нашей цели, во главе с 25-м танковым полком и при поддержке артиллерии и, если возможно, пикирующей бомбардировочной авиации. Танковую атаку должна была поддержать пехота, отчасти в пешем строю, частью на грузовиках. Существенным, на мой взгляд, было то, чтобы артиллерия прикрывала оба фланга атаки, поскольку соседние наши дивизии все еще находились далеко позади нас. Проложенный на карте маршрут 25-го танкового полка вел к окраинам Филиппвиля [в 30 километрах к западу от Динана] в обход всех деревень и к нашей цели – району у Серфонтена [в 13 километрах к западу от Филиппвиля]. Я намеревался выступить с 25-м танковым полком, чтобы в решающий момент направить атаку вперед и ввести артиллерию и пикирующие бомбардировщики. Для того чтобы упростить беспроводную связь – часто пересылаемые по ней очень важные сообщения приходили с опозданием из-за необходимости шифрования, – я согласовал «направление удара» с начальником оперативного отдела штаба дивизии и артиллерией. Начальной точкой для этого направления была взята церковь Розе, а конечной точкой – церковь Фруашапель. Все офицеры отметили отрезок на своих картах. Теперь, если я хотел направить артиллерийский огонь, например, по Филиппвилю, я просто говорил по рации: «Тяжелая артиллерия немедленно стреляет залпом в одиннадцатый квадрат». Командующий артиллерией был в восторге от новой системы.