— А чем он хорош, ваш арзамасский лук?

— Ну как же! Это же редкий сорт. Он хранится долго, не портится, на вкус свеж и приятен. Полезных веществ в нем очень много. И вот еще чем выделяется он…

Балакин шагнул к рядкам и выдернул два растеньица. Сбивая пальцами землю, стал объяснять:

— Видите сколько луковиц в каждом гнезде? Здесь две, кажется, а тут вон четыре. Мы постоянно увеличиваем площади, отводим под лук лучшие земли. Сейчас у нас больше двух тысяч гектаров под луком. Растет и урожайность. В прошлом году под сто шестьдесят центнеров с гектара на круг взяли. Конечно, это первые шаги, хвалиться пока особо-то нечем, но разбег взят, в лук мы вцепились крепко и будем держать свою марку…

Мы какое-то время идем по обочине, потом садимся в машину и катим дальше. Все эти дни палит невыносимо. Ни ветерка, ни тучки. А дождя ох как надо бы, лук влагу любит. Да и другие культуры пить просят. Район большой, самый крупный в области, и от него ждут хлеб, молоко и мясо, овощи. Один полуторамиллионный Горький сколько всего требует. Тяжелая ноша на плечах у Балакина. И как он только управляется. С виду и не подумаешь, что таким районом заворачивает, росточка невысокого, молодой, быстрый, в толпе парни его за ровню свою принять могут и запросто прикурить попросят…

За леском сворачиваем на проселок, и сразу же клубы пыли встают за машиной. В деревнях тихо, не видно ни души. Все на прополке лука. И стар и мал. И колхозный лук обрабатывают и свой, приусадебный. Жарища, сорняк, проклятый, вовсю полез. Белеют женские платки на поле, цветастые сарафаны.

Останавливаемся возле деревни Васильев Враг. Дворы и огороды одной улицы выходят к дороге. Копаются на участочке две фигуры: старая бабка и девчонка молоденькая. Бабка собирает сорняки в подол передника, а внучка ее, полураздетая, как на пляже, держит травинки в руке.

— Чресла-то хоть прикрой, охальница, — шипит на девчонку бабка и приветливо здоровается с нами.

— Ну вот еще, я же загораю! — обижается девчонка.

— Глядите, люди добрые, загорает она. Мы вот всю жизнь работали на поле, а не загорали. Из городу помогать мне приехала, лучок надо обихаживать. Он силу потеряет, ежели опоздаешь с прополкой…

Луку у бабки двенадцать соток. У других и побольше участки. Сорт «арзамасский». Не только из-за одной выгоды «водят лук» в деревнях и селах. Его здесь любят. Но и плата хорошая — пятьдесят копеек за килограмм. Раньше на Север возили продавать. А теперь не слыхать что-то. Хлопотно больно. Да и зачем? Лучок на месте принимают и тут же выдают деньги. Жаловаться не на что, сумели дело организовать. У многих вон «Жигули» да «Москвичи». И все он, лучок арзамасский, от него подспорье для семьи идет. И подспорье немалое, нужное…

— А гуси, бабушка, в вашей деревне есть?

— Ты, чай, приезжий? — в свою очередь, спрашивает меня бабка. — Вот то-то и видать. Нет у нас, милок, ни единого гусика. А ведь был всем гусям гусь. По полпуду гусаки вытягивали. На безмене, бывало, взвесишь — как раз полпуда. До войны, дай бог память, матушка моя домашнюю лапшу варила. С гусиным потрохом. Ну, скажу я тебе, парень, не лапша, а объедение…

Мы уж так условились с Балакиным, что на обратном пути из Болдина он свозит меня в колхоз «Мировой Октябрь», где живут отменные луковые мастера, такие, как Иван Алексеевич Крайнов, Герой Социалистического Труда, звеньевой Конин, тоже Иван, только Петрович.

Было воскресенье. В городе отдыхают, а здесь, в колхозе, во всех бригадах шла работа. Балакин, объехав с утра дальние поля, завернул в «Мировой Октябрь». Фамилия председателя здешнего колхоза — Щипачев, а агронома овощной бригады — Луконина…

— Литературные фамилии, — заметил я, — поэтические.

— А Продовольственную программу без поэзии да вдохновения трудно выполнить, — улыбается Щипачев, — особенно нашу, луковую программу. И вообще в каждое дело надо поэзию вкладывать…

— Ты, Михаил Иванович, чего-то сегодня игривый очень, — говорит Балакин. — Сплошным стихом чешешь…

— Это комиссия мне настроение подняла. Собиралась у нас вчера комиссия из тридцати пяти человек, чтобы состояние луковых полей определить. Вот пусть Нина Петровна оценку выскажет, — кивнул Щипачев в сторону Лукониной.

Оценка была хорошей. Под луком занято всего восемь процентов пашни, а колхозную кассу он держит уверенно. Нина Петровна, показывая свою бригаду, самокритично говорит, что их колхоз по луку не самый ведущий, есть и получше хозяйства. Но в этом году они хотят вырваться вперед. В ее бригаде все звенья на коллективном подряде. У них девять тракторов, сеялки, комбайны. Никого подгонять не надо, люди всей душой ответственность чувствуют, да и сам лучок подгоняет. Он ведь капризен, не прояви заботу, сразу сникает. Одних прополок не меньше трех надо делать, пять-шесть междурядных обработок. А культивации, полив, подкормка? Все лето с ним нянчишься. Но зато уж и сердце радуется, когда он острыми перьями вверх взметнется, когда вынутый из лунок лежит на поле, где рос. Лежит лук на земле две недели — на дозревании. В это время все соки из пера в луковицу уходят. А увядшее перо потом на специальной машине отминают, сортируют в сетки да в мешки лук укладывают…

— Ручного труда у нас пока еще многовато, — жалуется Нина Петровна. — Машин нужных не хватает, да и устарели они, пора бы и изобретателям что-то новенькое придумать. Не дадут нам технику, оставим их без луку…

Нина Петровна семь лет уже «агрономит». Она овощевод, училась в Горьком. Муж ее, Валерий, шофер, колхоз дал им трехкомнатную квартиру, два сына подрастают. Народ в бригаде дружный, уважительный. Многому она научилась от Ивана Алексеевича Крайнова. Он хоть и пенсионером числится, но работает, опытный полевод и бригадир, молодежь воспитывает, на партийных собраниях его выступления самые авторитетные. А звеньевые Вениамин Александрович Кузьмин и Конин Иван Петрович. Эти всем механизаторам тон задают. Уж если Конин с вечера трактор налаживает, то и другие, чтобы не опоздать в чем-то, на машинный двор бегут. Он и подскажет и поможет…