Хиггинс отмерил какие-то капли и приготовил нож – собирался отворять кровь. Саммерс сидел рядом со своим кэптеном и читал молитву.

– У нас есть жрец на борту? – тихо спросила Дороти, окинув взглядом всю картину. Ясно, что счет тут шел на часы – загнивающая рана провоцировала лихорадку и не давала внутренней силе сомкнуть края разреза. Как жаль, что их совместный путь заканчивается так быстро. При всех недостатках Морено был таким живым и горячим, что стылый холод, копившийся в груди столько лет, отступал от этого жара. – Уходить без обряда негоже даже пирату.

– Два года храмовой школы, – глухо отозвался Саммерс. – Сан я не принял.

– За что выгнали? – спросила Дороти просто так, чтобы нарушить зловещее молчание, которое повисло в каюте.

Саммерс мрачно глянул в ответ и рассеянно потер широкие ладони. Видеть его, такого огромного и мощного, растерянным и разбитым было странно. Так же странно, как и сознавать, что за своего кэптена тут любой пойдет и в огонь, и в воду. Подобная преданность корсару удивляла. И вызывала зависть. Саму-то Дороти команда “Свободы” продала легко и непринужденно, стоило только поманить деньгами и пугануть костром. Хотя Дороти считала себя не худшим капитаном, но видимо, просто хорошо обращаться с людьми и закрывать их своей грудью недостаточно. Нужно что-то еще, чего у нее нет. И дело тут даже не в том, что она женщина. Женщин на флоте много. Вон, даже в команде Морено – трое. В чем-то другом тут секрет.

– Удавил главного жреца, – наконец ответил боцман.

Дороти решила не уточнять – шутит тот или нет.

– Ночью рана выглядела не так плохо, Морено был в сознании. Я давала ему хинин и готова поклясться – дело шло к улучшению. Почему стало хуже?

Хиггинс в раздумьи пожевал губами и, осторожно косясь на боцмана, предположил:

– Я слышал про дона Гильермо всякое. И среди всякого не было доброго. Думаю, на лезвии клинка, которым ранили кэптена, был яд. Что-то сильное, но не быстрое. Мучительное. Сама по себе рана страшна, но не смертельна. Страшно то, что в нее попало. Второй порез нанесли кортиком – и он чист.

Саммерс скривился, точно от зубной боли, и вышел из каюты, хлопнув дверью.

– Будет себя казнить, за то, что сразу не заставил кэптена промыть рану, – вздохнул Хиггинс.

– Сколько у него времени? – уточнила Дороти, которую мутило от запаха лекарств.

А еще очень живо вспомнилось собственное детство, заполненное этой вонью под завязку.

– Вечер. Ночь. Не больше.

– И шансов нет?

Хиггинс покачал головой:

– Если только не совершится чудо. Но боги немилостивы к пиратам.

Дороти еще раз взглянула на Черного Пса, который так недолго пробыл ее спутником, но успел принести с собой столько всего, что предыдущая жизнь стала казаться пресной, как каша в казарме. Захватила из каюты оружие и вышла вон – нужно было поговорить с Саммерсом до того, как они подойдут к проклятым скалам.

– Фиши сказал, что ты больше всех знаешь, что там происходит. На Гряде, – Дороти нашла боцмана на корме.

Тот уставился в море невидящим взглядом и вертел в руках простой медный медальон на шнурке.

– Там ждет беда, – глухо отозвался Саммерс, отбрасывая вежливость. – Туда рвутся умники – такие как ты, мэм, такие как Рауль, в поисках короткой дороги, а потом платят и никак не могут расплатиться. Но ты же мне все равно не поверишь, да?

– Сколько раз Морено ходил этим путем? – задумчиво спросила Дороти.

– Больше двадцати.

– И ты вместе с ним?

– Да.

– В трюме, с залитыми воском ушами, как все?

– Верно. Потому что первый раз Рауль шел через Гряду с другой командой – и оказался один на борту своей “Каракатицы”. И куда подевались остальные, он никогда не рассказывал.

– Мне еще что-то нужно знать, прежде чем я закрою за вами замки трюма?

– Рауль часто говорил, что совершил ошибку, тогда, в самый первый раз. Что у него забрали нечто, без чего каждый вдох как пытка.

– Кто забрал?

– Сирены, – сказал Саммерс. – Не спрашивай, кэптен никогда не говорил о том, какие они, опасны ли и что просят за проход…

– Опасны. “Лючия” так и не вышла из этих скал. На ней было триста человек команды.

– Откуда тебе знать, командор? Может, и вышла. С одним человеком на борту, – Саммерс еще раз тяжело вздохнул и ушел, оставив Дороти гадать о будущем.

И вспоминать прошлое. Потому что перед глазами стоял улыбающийся Доран – такой, каким она проводила его в последний рейс – сияющий, в новой форме, которая еще даже не замялась на рукавах. Такой бесконечно счастливый, что сердце замирало. Как он тогда шутил, что вернется с сундуком золота и вместо того, чтобы, как ожидала его маменька, жениться на кузине, сманит Дороти на свой корабль, и они будут вместе бороздить волны.

Его каштановые вьющиеся волосы все время норовил растрепать ветер, а в серых глазах плясали лукавые огоньки. Он шутил и острил почти до самого отправления, а потом стал серьезен на миг, прижал Дороти к себе в коротком дружеском объятии и сразу же выпустил. А потом улыбнулся и ступил на трап “Холодного сердца”.