— Не нравится мне это, выходит, я родного сына понять не могу, — негромко пожаловалась Клара.

— Не огорчайтесь, — сказал Джуд. — Можно жить с кем-то под одной крышей, и дети родятся, но это еще ничего не значит. Это совсем не значит, что знаешь больше, чем прежде… Оттого, что у человека есть дети, сам он не меняется.

— А по-моему, очень даже меняется, — возразила Клара.

— Нет, ничего тут не изменится, это только кажется. Клара нахмурилась. Слишком ровным голосом он говорит, ничему не удивляется, и непонятно, как бы его расшевелить.

Джуд потер глаза ладонями.

— Я на собственном опыте убедился: человек ничуть не меняется, только становится старше. Ничего нового я за свою жизнь не узнал. В природе все идет своим чередом. Все, что я хотел совершить, сделали за меня, до меня люди более достойные. Мне не хватает энергии вашего мужа, может быть, для этого я слишком много знаю. Я всегда мечтал хоть что-то прояснить, хоть в чем-то установить порядок… написать одну-единственную книгу и все в нее вложить. Но я даже еще не начинал.

— Писать книгу? — переспросила Клара и прищурилась.

— Одну-единственную книгу. Я еще не приступал к ней, но иногда об этом подумываю. Года через два, через три… И еще меня тянет путешествовать.

— В Европу?

— Повсюду.

— А чего ж не поехать? Вот, может, съездили бы все вместе.

— Да, все может быть, — отозвался Джуд без всякого восторга.

— Я видала Европу на фотографиях, — сказала Клара. — Вот бы поглядеть Париж. Ведь не обязательно говорить по-французски, верно? По-вашему, в Париже люди не такие, как у нас? Ну, кто служит в магазинах, в ресторанах… наверно, для них все американцы одинаковые?

Джуд в недоумении уставился на нее.

— Возможно, — сказал он.

— Ведь у нас в Америке важная публика говорит по-одному, а мы все, простой народ, — по-другому. Я не умею разговаривать так, как вы и как мой муж. И научиться не могу. Только начну думать про то, как говорю, — и враз спотыкаюсь, все слова путаю, хуже маленькой… Один раз я покупала в магазине платье, так там стерва продавщица приняла меня за последнюю дуру, быдло неотесанное, только и притихла, когда я выложила денежки. Стерва поганая! В Европе им не разобрать, кто из каких, верно?

— Моя жена не любит путешествовать.

— Ну и черт с ней. Пускай сидит дома, — заявила Клара. Глянула искоса, очень ли он возмутился, и продолжала: — У мужа вечно дела, пускай тоже остается. А мы поедем, и Кречета прихватим, он будет доволен.

— Вы шутите.

— Я хочу его отдать в хорошую школу, не в ту барахляную, что под Тинтерном. Средняя школа называется. Он сам посмекалистей тамошних учителей. Ему это понравится — поедет в Европу, всякого повидает, поживет так, как другим ребятам и не снилось… И мне тоже хочется, всюду бы поездила. А вам? Вы что, не слушаете? Вы бы за нами присмотрели…

— Керту нельзя уехать, об этом не может быть и речи.

— Зачем ему еще чего-то покупать? Мало ему, что ли?

— Сейчас он не может никуда ехать.

— Ну и пускай сидит дома! На кой черт ему еще деньги? Он мне все свои счеты-расчеты не показывает. У меня свой текущий счет, и он мне показывал кой-какие свои, но я знаю, у него и еще есть. Я знаю. Кой черт он секретничает? Может, он деньги тратит на стороне, может, отдает тому сукину сыну, как бишь его, который метит в сенаторы? Так и есть, я уж знаю. Ну и ладно, мне плевать, его деньги, пускай делает что хочет, а меня отпустит в Европу… Я там куплю платьев, и никто не разберет, правильно я говорю или как…

Джуд смотрел на нее во все глаза.

— Разве вы здесь не счастливы?

А ей худо, безрадостно. От беременности почти еще не прибавила в весе, а чувствует себя отяжелевшей, даже удивительно.

— Чем спрашивать, постарались бы сделать мне что хорошее. Мне ж иногда хочется всякого. От мужа этого не дождешься, он не понимает… не то что другие мужчины. Пускай бы крутил с другими, плевать, только, по-моему, его к бабам не тянет. Он меня любит, он, если закрутит с другой, все равно станет меня вспоминать…

— Почему же вы на него за это сердитесь?

— Разве я сердитая?

— Вы ведь знаете, он вас очень любит.

— Знаю, ну и что? Куда она мне, его любовь? А ты тоже хорош, — с презрением продолжала Клара. — Когда я жила в том доме, все ходил вокруг да около… ведь хотел же со мной спать, да побоялся, думаешь, я не понимаю? Я понимала, все понимала! И жениться мог на мне, я ж была не замужем, а Ревир был женат на той стерве, она десять лет никак не могла помереть, пятнадцать лет, все цеплялась за жизнь… так нет же, ты трусил. Трусил. Чуть не всякий день приходил и только знай пялил на меня глаза, ну и черт с тобой…