— Иной раз веду машину, и вдруг такая сонливость нападает, прямо никаких сил нет. Очень странно себя чувствую, хочется закрыть глаза — и пропади все пропадом. Я же понимаю, что разобьюсь тогда вместе с машиной, только мне почему-то всё равно…

— И давно у вас эти ощущения?

— Да не знаю. Уже несколько месяцев — то нападает, то проходит.

Кречета прошиб пот. Вдруг показалось: он только тело, сосуд, почти лишенный содержимого, и вот он во власти этого человека, который сейчас его проверит и решит, стоит ли возвращать его в мир.

— Сколько вам лет? — спросил врач и приготовился записывать.

— Двадцать пять. Нет, уже двадцать шесть, — сказал Кречет.

— Род занятий?

Кречет на минуту задумался. Обливаешься холодным потом, а внутри, в самой глубине, затаилось что-то мирное, теплое. Сон. Большие всего на свете хочется спать, но если вернуться в гостиницу и лечь, ни за что не уснешь.

— У нас с отцом ферма, — сказал он.

Врач что-то ему говорил. Кречет близко видел его темные глаза — такие живые, ясные, добрые. У него сильно забилось сердце.

— Почему вы так нервничаете? — спросил врач.

— Разве я нервничаю?

— Вы очень нервный молодой человек.

Иногда он мимоходом замечал себя в зеркалах, в витринах магазинов — там отражался некто худощавый стройный, походка небрежная, очень светлые волосы — кажется, таким белобрысым может быть только совершенный идиот. С чего этот тип взял, что он нервный?

— Никогда не считал себя нервным, как раз наоборот.

— А между тем… вот сейчас у вас сильное сердцебиение.

Кречет улыбнулся, словно врач хитро провел его и приходится признать себя побежденным.

— Наверно, я волнуюсь оттого, что попал к вам сюда, — сказал он.

— У кого вы обычно лечитесь?

— Ни у кого.

— Но вы обращаетесь к кому-нибудь за советами?

Проверяете иногда свое здоровье?

— Нет.

— Уж наверно, кого-нибудь в вашей семье наблюдает постоянный врач?

Кречету совсем не хотелось называть фамилию, знаменитую на весь Гамильтон. Он промолчал.

— Я хотел бы взять у вас кровь на анализ.

— Прекрасно.

Быть может, боль его отвлечет. Он смотрел, как входит в руку игла, смотрел, как столбиком поднимается в стеклянной трубке кровь, и не мог оторваться. На лбу и на верхней губе у него каплями проступил пот.

— Фу, черт, — пробормотал он.

Врач вытащил иглу. За толстыми стеклами очков блеснули его глаза.

— Вы не шелохнулись, — сказал он, словно хотел польстить Кречету.

— Не хотел, чтоб игла выскочила, — ответил Кречет, как будто надо было оправдываться.

Врач повернулся к нему спиной. В открытом шкафчике над небольшой раковиной умывальника что-то блеснуло — какие-то медицинские инструменты. Любопытно, как бы понравилось этому медику, если бы взять да и пропороть его одной из этих штучек и выпустить всю кровь.

— Есть у вас история болезни? Чем вы переболели в детстве?

Врач уже снова сидел за столом и писал. Конечно же, никто никогда больше не заглянет в эту писанину, а все-таки приходится сидеть смирно и отвечать на вопросы; сердце Кречета гулко стучало, он был зол и разочарован.

— Чем болели ваши родители? И их родители?

— Про тех я ничего не знаю. Мать у меня здоровая. Она никогда в жизни не лежала в больнице, вот только когда я родился…

— А отец?

Кречет в недоумении уставился на врача. Не сразу сообразил, что тот спрашивает о Ревире.

— Он здоров. Никогда не слыхал, чтоб он на что-нибудь жаловался, и к докторам он не ходит.

Врач кивнул, негромко сказал:

— Понятно.

Кречет прибавил:

— Для своих лет он вполне здоровый человек.

— А сколько лет вашему отцу?

От врача Кречет пошел в аптеку и получил по рецепту лекарство. Открыл пластмассовый пузырек, заглянул: мелкие желтые шарики.

Очень хотелось есть, он зашел в ресторан, но, едва переступил порог, понял, что не сможет проглотить ни куска. Подошла женщина с высоко взбитыми рыжими волосами, прижимая к груди пачку меню.

— Нет, не беспокойтесь, — нетвердым голосом выговорил Кречет.

Он вышел на улицу. Напротив торчала какая-то статуя: генерал на коне; не поймешь, из чего вылеплены человек и лошадь, так обезобразила статую городская грязь и копоть. Кречет прошел в будку автомата и позвонил своему поверенному, но не застал его; оказалось, законник забирает из чистки наряды своей супруги. Кречет попросил секретаршу записать, что он придет в контору завтра в десять утра. Потом отправился в кино.

Кинотеатр был за углом, неподалеку от докторова дома. На этой боковой улочке не осталось никаких красок: от фабрик, что стояли ниже, у реки, наносило сажу и копоть, некогда белый полотняный шатер, на котором налеплена была надпись черными буквами, стал серым и шершавым. Кречет, спотыкаясь, пробирался по проходу, глаза его уже прикованы были к экрану, где двое о чем-то непонятно спорили. Зрителей раз-два и обчелся. Кречет сел, под ногой зашуршала мятая бумага. Кресло оказалось обшарпанное, зато удобное.