– И Лавр Петрович, стало быть, у вас в банке – все равно что кот в лабазе? – спросила Матильда Николаевна.

– Нет, они-то еще не так… Они все-таки иногда занимаются, а то у нас есть такие, которые только приезжают для того, чтоб рассказать друг другу, какая новая французская мамзель в Петербурге проявилась, где хорошие устрицы продаются, кто какое пари на бегу выиграл, – вот и все. Приедут с завтрака из фруктовой лавки, поговорят и поедут обедать к Борелю в ресторан.

– Кот в лабазе… Директора в банке для украшения, все равно что кот в лабазе… Прелестное сравнение… – улыбалась Матильда Николаевна. – Да вы большой остряк, Стукин. Я и не подозревала за вами такой прыти.

– Хе-хе-хе… – захихикал Стукин, спохватился и прибавил: – Только уж вы, пожалуйста, Матильда Николаевна, не рассказывайте об этом Лавру Петровичу, что я их котом в лабазе назвал, а то они обидятся и мне может выйти неприятность.

Матильда Николаевна как бы встрепенулась.

– Не рассказывать? Ну хорошо, хорошо… – заговорила она. – Только, мосье Стукин, услуга за услугу. Я не скажу Лавру Петровичу, что вы его назвали котом в лабазе, а вы, в свою очередь, не рассказывайте ему, что вы встретились у меня с этим мальчиком, с юнкером. Я не боюсь Лавра Петровича, он даже, кажется, знает, что у меня есть родственник-юнкер, но, знаете, он старик, а старики все ревнивы. Он и верит мне, а все-таки ревнует. Так даете мне слово молчать?

– Помилуйте, да разве я смею разглашать? С какой стати? – отвечал Стукин.

– Ну вот… Не болтайте… Вообще не болтайте… Что видите – молчок… И тогда мы будем жить с вами в мире и согласии. Ну, чем вас прикажете потчевать?

– Ничем-с. Мне уж довольно одной вашей ласки и вашего упоительного взгляда, – проговорил Стукин.

– Как? Как вы сказали?! – оживленно вскрикнула Матильда Николаевна.

– Ласки и упоительного взгляда. – Стукин повторил и сконфузился.

– Браво, браво… Да вы совсем галантный кавалер, умеете комплименты говорить.

– Отчего же мне и не говорить комплименты? Ведь я, Матильда Николаевна, тоже человек, ведь я тоже чувствую и мне очень приятно, когда я пред такой прекрасной и красивой дамой тет-а-тет. Это только управляющий да Лавр Петрович меня за человека не считают.

– Вы мне нравитесь, мосье Стукин, право, нравитесь, – сказала Матильда Николаевна. – Выпейте что-нибудь. Ну, хотите вина? Хотите мадеры? Ах да… Обедали ли вы? Я хотя уже и пообедала, но у нас всего осталось. Я велю вам накрыть на стол.

– Пообедал-с… Благодарю покорно… Сегодня я даже в трактире за семьдесят пять копеек пообедал, а не дома. Вот разве винца рюмочку…

– Даша! Дай сюда бутылку мадеры! – крикнула горничной Матильда Николаевна. – Отчего же это вы сегодня обедали в трактире, а не дома?

– Жалованье получил-с, и уж с прибавкой: вместо сорока рублей шестьдесят.

– В месяц?

– Конечно же, не в день.

– Ах, как вы мало получаете! Бедный, бедный…

– Что ж вы поделаете? Лавр Петрович только впереди горы золотые сулят, а пока еще ничего я от них не вижу. Дали семьдесят рублей на новую парочку платья, а просил на шубу – отказали. Шубенка у меня очень плохонькая. Придется с вами куда пройтиться, так даже срам… Вы в эдаком прелестном наряде, а я…

– Куда пройтиться?

– Да ежели бракосочетание-то с вами, как желают Лавр Петрович…

– Ах да… Так вы на мне хотите жениться?

– Ежели я вам не противен, то мне даже очень приятно и я за честь считаю…

– Нет, вы мне даже нравитесь… Вы добрый… Но будем говорить прямо… Ежели вы на мне женитесь, то я вам наперед говорю: я вам не позволю себя ни в чем стеснять…

– Помилуйте, да разве я смею?..

– Ну, то-то же… Смотрите, ни в чем, ни в чем… Что бы я ни делала – вы должны молчать. Вы будете иметь у меня комнату, которую Лавр Петрович вам омеблирует по вашему вкусу, вы будете пользоваться столом, прислугой, но уж мешать мне не извольте. Я вам мешать не буду, и вы мне не мешайте. Чего вы смеетесь? Так теперь очень многие делают, даже в высшем кругу делают. Вы будете у себя на половине, а я у себя… За столом мы будем сходиться вместе. Вы отправитесь в одно место, куда вам надо, а я – в другое… И тогда мы будем жить в согласии. Я вам буду даже изредка давать денег…

– Лавр Петрович обещались положить мне тысячу восемьсот рублей в год жалованья от банка, когда я женюсь, – отвечал Стукин. – Теперь-то только они на посуле, как на стуле. Сулят, а на шубу не могут дать.

– На шубу вы получите. Я скажу ему.

– Матильда Николаевна, сделайте такое одолжение… Ей-богу, шуба у меня срамная.

Стукин встал и поклонился.

– Все будет. Пейте же вино… Пейте и делайте мне формальное предложение руки и сердца, – сказала Матильда Николаевна. – Ну-с…

Стукин выпил рюмку и сказал, приложив руку к сердцу:

– Матильда Николаевна, осчастливьте…

– Хорошо. Я согласна… Ну, целуйте руку… Ах да… После свадьбы вы должны мне выдать отдельный вид на жительство.

– Зачем же отдельный вид, если мы будем жить вместе?

– Ах, боже мой! Ну а вдруг мне вздумается съездить за границу… Не возражайте, не возражайте, не возражайте, это так надо, а потому лучше вперед условиться.

Стукин молчал.

– Ну-с, а теперь отправляйтесь домой. Мне пора одеваться в театр, – сказала Матильда Николаевна. – Да про юнкера Лавру Петровичу ни гугу…