Шрифт:
– Секретарь! – воскликнула маменька. – А я думала…
– Секретарь и, кроме того, служу вместе с Лавром Петровичем в «Обществе дешевого торгового кредита».
– А как же он сказал, что вы золотопромышленник, железнодорожник?
– Господи! Да ведь они шутят.
– Вы какую же должность занимаете в банке? Должность кассира? – спросила Еликанида Андреевна.
– Нет-с, не кассира. Я так… Но скоро, однако, буду назначен инспектором, сделаюсь служащим с отчетом.
– А сколько жалованья получаете?
Стукин маслено улыбнулся, покрутил головой и сказал со вздохом:
– На этом месте можно много денег взять-с, много.
– Скажите… А вы не знаете мосье Галактеева? – спрашивала старуха. – Он был тоже кассиром в каком-то банке, а теперь, говорят, будто в тюрьме сидит.
– Нет, не знаю-с.
– Тоже прекрасный человек… Ах, какой прекрасный человек! Когда он к Еликанидушке ездил, то мне вдруг ни с того ни с сего привез дюжину серебряных чайных ложек и подарил.
– Маменька! Да бросьте вы! Ну что вспоминать о тех, которые в тюрьме сидят… – проговорила Еликанида Андреевна.
– Да ведь, может быть, занапрасно сидит, – отвечала мать. – Интендантского генерала Карушеева не знаете? – не унималась она.
– Даже не слыхал.
– Нет, я к тому, что вот этого даже судили и в Сибирь уже услали, а все говорят, что позанапрасну. Тоже пре обходительный генерал. Раз приезжает к Еликанидушке и подносит мне в подарок…
– Маменька! Если вы не замолчите, то я уйду!.. – вспыхнула Еликанида Андреевна.
– Да что ж тут такого! – недоумевала мать и разводила руками. – Право, я не понимаю…
– А если не понимаете, то подите в кухню…
– Это мать-то? Это родную мать-то? Отлично! – всплеснула руками старуха. – Я тебя родила, девять месяцев под сердцем носила, а ты…
На глазах ее показались слезы…
– Довольно, довольно! И так уж надоели… – фыркнула Еликанида Андреевна. – Мосье… Игнатий Кирилыч, кажется? – обратилась она к Стукину. – Будьте добры съездить за тройкой. Вы вернетесь, мы Лавра Петровича разбудим и поедем в «Аркадию».
– С удовольствием-с… Но только, Еликанида Андреевна… за тройкой я отправлюсь, но в «Аркадию» с вами не поеду. Поезжайте уж вы одни с Лавром Петровичем.
– Отчего? Вздор! Вздор! – вскрикнула она.
– Нет, не поеду-с… Вот видите… Я не захватил с собой денег, а на чужой счет я не желаю.
– Пустяки! Лавр Петрович заплатит.
– Нет-с, не могу… Вот если бы вы мне одолжили пятьдесят рублей взаймы до завтра, то я с удовольствием.
Стукин бросил взгляд на пачку денег, оставленных для Еликаниды Андреевны Хрустальниковым и все еще лежавших на подносе, под блюдечком с лимоном.
– С удовольствием, – отвечала она, подавая пятьдесят рублей.
– Ну, вот теперь и я поеду с удовольствием в «Аркадию», – сказал он.
Через полчаса тройка была приведена, Хрустальников разбужен, а через час Хрустальников, Еликанида Андреевна и Стукин неслись на тройке в «Аркадию».
Глава XIV
Встреча
Троечные сани так и мчались по Каменноостровскому проспекту. Дорога была прелестная. В санях сидели на первом месте Лавр Петрович Хрустальников и его «штучка», танцовщица Еликанида Андреевна Битюгова. Спиной к лошадям помещался Игнатий Кириллович Стукин. Стоял изрядный мороз. Хрустальников был в дорогой ильковой шубе, тепло укуталась в теплую песцовую ротонду Еликанида Андреевна, и жался в своей драной, отрепанной шубенке Стукин.
– Прекрасная прогулка, прекрасная… – бормотал все еще не отоспавшийся от возлияний за обедом и за чаем Хрустальников. – И так голова прелестно освежается на морозном воздухе. Пошел, ямщик! Хорошо на чай получишь! – крикнул он.
Гик ямщика, три взмаха кнутом – и кони заскакали во всю прыть. Вот и ресторан «Аркадия». Ярко освещен подъезд. К тройке ринулись со всех сторон посыльные, какие-то дворники, два швейцара, стоявшие у подъезда, и начали отстегивать полость саней.
– Отдельный кабинет… – проговорил Хрустальников, входя в подъезд и сбрасывая шубу на руки швейцару.
– Много кабинетов свободных… Пожалуйте… – отвечал швейцар.
– С фортепьянами прикажете? – подскочил к Хрустальникову лакей во фраке.
– Нет, можно и без фортепиано, но попросторнее, чтобы в случае можно было цыган пригласить. Цыгане тут?
– Свободны-с… Публики еще немного… У нас ведь больше часам к двум… Пожалуйте… Вот-с просторный кабинет.
Два лакея бросились зажигать канделябры, зажгли, и один из них остановился в почтительной позе с салфеткой под мышкой, ожидая приказаний.