Новое жилище вселило в музыкантов новые надежды – тем более что вскоре Капитан восстановил отношения со своим старым другом, который всегда был готов прийти на помощь. Проведя почти весь 1967 год в Нью-Йорке, в родную Калифорнию вернулся Фрэнк Заппа. Он поселился в просторном бревенчатом доме в Лорел Кэньон. Таким образом Заппа и его жена Гейл оказались в непосредственной близости от Голливуда и в получасе езды от уединенного капитанского обиталища. Заппа, который всегда вел активную социальную жизнь, регулярно звал в гости Дона и музыкантов Мэджик Бэнда. Френч вспоминал просветленное выражение лица Дона и его смех, когда Заппа и Ван Влит вспоминали свои юношеские проделки. Однако разница характеров была очевидна: «Дон боялся того, что о нем подумают, а Фрэнк был абсолютно спокоен, оставаясь самим собой», – вспоминал барабанщик. В доме Заппы всегда бурлила очередная вечеринка, однако сам Фрэнк в это время нередко отсутствовал – он сочинял музыку за пианино или сосредоточенно работал в своей домашней студии. В противоположность ему, Ван Влит не любил гостей, однако все его разговоры о трудолюбии не очень сочетались с природной неорганизованностью и привычкой спать по двенадцать часов. Кроме того, при всей своей тяге к авангарду и «фрик-ауту», Заппа всегда оставался практичным бизнесменом – если он задумывал очередное чудачество, то всегда просчитывал его окупаемость; денег должно было хватить и самому Фрэнку, и его музыкантам. Невероятная продуктивность, потребность в абсолютной творческой свободе, а также умение считать деньги подтолкнули Заппу к созданию собственных лейблов. В 1967 вместе со своим менеджером Хербом Коэном он основал Bizarre Records («Странные записи»), а затем, спустя два года, – Straight Records («Нормальные записи»).

Помимо выпуска собственных альбомов Фрэнка и The Mothers of Invention, новые лейблы стали полигоном «антропологических» интересов Заппы. Он всегда оставался не только неутомимым музыкантом, но и увлеченным наблюдателем и комментатором, которого привлекало все необычное, причудливое или попросту глупое. Записи с участием странных персонажей были для Заппы и увлекательным социальным экспериментом, и средством провокации благовоспитанной американской публики. Одним из таких персонажей был «Дикарь» Фишер (Wild Man Fischer) – уличный музыкант, имевший в качестве официального диагноза параноидную шизофрению. Значительную часть юных лет Фишер провел в психиатрических лечебницах. Он был в очередной раз изолирован от общества, после того как напал с ножом на свою мать, однако, выйдя на свободу, продолжил выступать с концертами. Заппа организовал запись первого студийного альбома Фишера – пластинка "An Evening With Wild Man Fisher" содержала песни о маме, душевных расстройствах, психиатрических заведениях, народном признании и композиции с названиями в духе «Подумай обо мне, когда снимешь одежду». Френч, однажды наблюдавший со стороны кропотливую, многочасовую студийную работу Заппы с Фишером, вспоминал, как «Дикарь» ошалело бегал по студии, «пытаясь петь и звуча как нечто среднее между навязчивым мультяшным персонажем и психом, одержимым демонами»[86].

Очевидно, что Дона Ван Влита впечатляли не «антропологические» эксперименты Заппы с другими личностями, а собственные альбомы Фрэнка. Будучи хозяином самому себе, лидер «Матерей» умудрялся выпускать и концептуально-сатирические альбомы, такие как "We’re Only In It For The Money" (с оформлением, беспощадно пародирующим «Сержанта Пеппера») и оркестровый авангард "Lumpy Gravy". Эти пластинки были по-своему уникальны: они умудрялись и получать уважительные отзывы критиков (что добавляло Заппе авторитета), и попадать в хит-парады (что помогало ему содержать свою семью и свою группу). Пример Фрэнка был заразительным. По мнению Джона Олдриджа, который знал Дона уже несколько лет, Ван Влит «побаивался» Заппу и «безумно завидовал»[87] ему. Капитан мог командовать своими музыкантами, но для Заппы он всегда оставался «Донни».

Фрэнк и Дон довольно быстро договорились о том, что Заппа выпустит следующий альбом Бифхарта и Мэджик Бэнда. Эта договоренность была похожа на праздник: двойной альбом и (главное для Дона) полная творческая свобода! Ван Влит знал, что может доверить другу детства заботу о самом дорогом – своей пластинке – и не опасаться подвоха вроде того, который устроил ему коварный Краснов. К сожалению, несмотря на достигнутую договоренность о будущем альбоме, практичный Заппа не выделил группе никакого аванса. А поскольку Капитан решил, что для работы над грядущим диском нужно полностью сосредоточиться на домашних репетициях, то о концертных гонорарах музыкантам тоже пришлось забыть.

В интервью для этой книги Джон Френч вспоминал важный эпизод, который случился во время очередного визита Капитана и Мэджик Бэнда к Заппе. Фрэнк собирался вернуться к работе, и «когда мы уже прощались, зашел [пианист The Mothers Of Invention] Иен Андервуд и начал читать с листа музыку, которую Фрэнк сочинил прошлым вечером. Я увидел, как в глазах у Дона мелькнуло озарение, и вскоре после этого он сказал: "Надо раздобыть пианино!"» Сказано – сделано, и в один прекрасный летный день изрядно потрепанное пианино прибыло в Форельный дом. Дон планировал использовать инструмент для работы над новыми композициями, однако в отличие от Фрэнка не имел ни малейшего понятия, как управляться с клавишами. Ван Влит мог часами наигрывать лишь случайные и нехитрые пассажи. Временами в своих блужданиях по клавишам он натыкался на интересную тему, которую начинал варьировать и разрабатывать. В этот момент на подстраховке всегда должен был находиться Джон Френч с магнитофоном. С появлением пианино сочинительская активность Дона заметно возросла, количество гениальных находок тоже увеличилось. Запасов магнитофонной ленты катастрофически не хватало – недюжинное вдохновение Капитана легко могло заполнить новую пленку за один день. Устав от ювелирной работы по поиску чистых мест на пленке и вспышек праведного капитанского гнева, Джон решился на саботаж: он тайком вытащил из магнитофона предохранитель и объявил, что тот «сломался».

«Сломанный» магнитофон, однако, не избавил Френча от необходимости присутствовать во время фортепианных творческих поисков Капитана. Однажды барабанщик решил попробовать что-то новое: он взял блокнот и записал нотами очередную музыкальную находку Дона (не имея музыкального образования, Френч, однако, имел базовое представление о нотной грамоте). Увидев ноты, Капитан был поражен: «Он спросил: "Ты действительно можешь это сыграть?", и его глаза заблестели от возбуждения. "Думаю, если немного попрактикуюсь, то смогу, – ответил я. – Однако это медленный процесс, и тебе нужно будет сыграть несколько раз, чтобы я смог записать"»[88]. Использование нот, безусловно, пошло на пользу обеим сторонам: Френч получил возможность загнать неуемный творческий процесс Капитана хоть в какие-то рамки, а Капитан смог почувствовать себя настоящим композитором – теперь его сочинения записывались нотами; немаловажным был и экономический фактор: нотные тетради были определенно дешевле магнитофонной пленки.

Глава шестнадцатая, в которой Волшебная группа отправляется за решетку и переживает смену состава

Несмотря на революционное открытие нот и продолжавшиеся приливы вдохновения, Бифхарт по-прежнему был намерен перезаписать все те же многострадальные песни, которые Краснов недавно «изуродовал» тем, что Капитан возмущенно называл «лизергиновым бромо-зельцером». Во всяком случае, когда к Мэджик Бэнду на замену Алексу Снауфферу присоединился новый гитарист, его первой задачей было разучивание партий тех же песен, которые группа уже записала в апреле-мае, и которые к тому моменту лежали под спудом у Боба Краснова[121]. Калифорнийцу Биллу Харклроуду было 19 лет – как и Джеффу Коттону, и Джону Френчу, с которыми он когда-то играл уже в упоминавшейся группе Blues In The Bottle. Как и все герои нашей истории, он был обитателем Антилоповой долины, и Captain Beefheart & His Magic Band когда-то были для него живыми легендами – близкими, но недосягаемыми. Харклроуд впервые увидел группу, когда ему было 15 лет: «Эти грандиозные человечищи не прыгали и не выпендривались, а стояли с достоинством, как пираты, которые в любой момент могут надрать тебе задницу… Я даже и мечтать не мог о том, чтобы присоединиться к этой группе»[89]. Однако после того как его сверстники и соратники Френч и Коттон сделали именно это, Харклроуд понял, что мечта не так уж и далека. В окрестностях пустыни Мохаве его репутация как авторитетного блюзового гитариста, который умеет нота-в-ноту снимать Би Би Кинга, только росла, так что к 1968 году Билл, по его собственному выражению, «слонялся и ждал звонка от Бифхарта»[90]. Он дождался в июне 1968-го – бросил в кейс гитару, всю свою одежду и «с карманом, полным кислоты, и носками, набитыми косяками», переселился в дом на Энсенада-драйв. Капитан сделал все, чтобы произвести впечатление, – даже хитроумно подвел будильник, чтобы тот чудесным образом зазвонил как раз в момент прихода гитариста. Харклроуд, легкомысленный, расслабленный и жизнелюбивый молодой человек, сразу же ощутил, что попал в сказку: вместе с Бифхартом он оказывался на вечеринке у Фрэнка Заппы, где знакомился с Миком Джаггером и Питом Таунсендом; наблюдал, как сам Мадди Уотерс после концерта извиняется перед Доном за то, что был не в голосе; знакомился с Чарли Мэнсоном, который приглашал Ван Влита осмотреть свой черный автобус[122]. И главное, были блюзовые джемы со старыми друзьями под опекой удивительного Капитана Бифхарта. Тем не менее, по воспоминаниям Билла, что-то не складывалось: «Атмосфера была странной – Джон и Джефф не были похожи на тех ребят, которых я знал. В их взгляде было что-то гнетущее, хотя временами они впадали в невероятный восторг»[91].

Характерно, что непосредственно перед тем как попасть к Бифхарту, Харклроуд состоял в самой настоящей психоделической секте – подобные явления не были редкостью в Калифорнии. Сектанты стремились к тому, чтобы употреблять не больше одного яблока в день, так что в ряды группы Билл вступил изрядно исхудавшим. К своему удивлению, он обнаружил, что Мэджик Бэнд тоже сидит на диете – по решению Ван Влита, который решил, что музыканты должны полностью перейти на растительную пищу и не переедать. Это решало сразу две важные задачи: и оздоровительную, и экономическую. Капитан вообще не поощрял чревоугодие, поэтому каждый, кто пытался добраться до кухни в рабочее время, подвергался его беспощадному сарказму. Так что когда новобранец Харклроуд довольно остроумно окрестил юных членов Мэджик Бэнда «махаришистыми ребятами» ("Maharishi guys"), в этом была доля правды – Джон Френч, перешедший на диету из бобовых, стал напоминать «восточного мистика» [92]. Увы, до полного просветления ему и его соратникам было еще далеко. Поддавшись соблазну и искушению, ребята начали подворовывать еду с рынков, а однажды решили вынести под одеждой еду из супермаркета. Они были уже на пути к выходу, когда услышали сзади грозный голос: «Ни с места», и вскоре оказались прижатыми к стенке сотрудниками охраны. Следующую ночь Харклроуд, Френч, Коттон и Хэндли провели в тюрьме. Уже на следующий день незадачливых грабителей выпустили на свободу – благодаря залогу, который внес Заппа. Мнение Фрэнка по этому поводу никто так и не узнал, однако Капитан был глубоко возмущен аморальным поступком своих товарищей. «Не могу поверить, какими придурками вы оказались»[93], – сокрушался Дон.