Гермоген, Геласий и Иосаф в ответ на слова самозванца молчали, их лица были суровы и неподвижны. Терентий крутил головой и вправо и влево и ждал первого слова митрополитов.

Терпение Лжедмитрия иссякло, и он сделал знак рукой, и в сей же миг в палату вошёл архиерей Тульский Алексий. Он торопливо подошёл к трону и поклонился царю.

— Царь всея Руси, владыка Сибири и других стран, наместник Бога на земле, аз готов обвенчать тебя с незабвенною Мариной по русскому обычаю.

— Мы это знаем, отче владыко Алексий. Да быть тебе митрополитом. Но я надеюсь на милость твоих старших братьев во Христе.

В сей же миг Геласий подошёл к Алексию и заслонил его собой.

— Нет ему права говорить от имени русских первосвятителей, — заявил Геласий. — А наше слово ты знаешь.

— Зачем добиваешься немилости, владыко Геласий? — спросил Лжедмитрий. И, не дождавшись ответа, обратился к Гермогену: — Отче владыко Казанский митрополит, ты венчал татар-магометов с россиянками, я сие знаю. Что же теперь молчишь? Мы тебе многое сделали наперёд. И ещё больше сделаем.

Гермоген подошёл к самому трону, взялся за него рукой. Грозен был вид у архиерея: глаза гневно горели, чёрная борода, как остриё копья, торчала вперёд, лик был бледен. Он заговорил громко, словно обращался ко всей России:

— Сему престолу Мономахову четыре с половиной столетия. Да не было среди великих князей и царей московских доныне царя, который взял бы себе в жёны еретичку. Не бывать тому и впредь вовеки! — И Гермоген, гордо вскинув голову, сверкая чёрными глазами, бросил с вызовом: — Да ты не христианин, а нехристь латинский. Нет тебе моей милости и благословения! — И, повернувшись к двери, Гермоген решил уйти из Золотой палаты.

И молча направились следом за ним Иосаф и Геласий. Оставались Терентий и Алексий.

Но Лжедмитрий не выпустил архиереев. Он дважды хлопнул в ладоши, и тотчас из-за дверей выскочили вооружённые рынды, а за старшего у них был мечник князь Михаил Скопин-Шуйский.

— Арестовать их! — повелел Лжедмитрий.

Михаил подошёл к «царю», спросил:

— Государь, что с ними делать? — Знал князь, ежели погрозит смертью Гермогену, сам выхватит клинок и поднимет на «царя».

— Посади под замок в Кутафью башню, а мы подумаем.

Михаил с облегчением вздохнул и велел рындам увести архиереев. А Лжедмитрий подозвал к себе Терентия и Алексия.

— Вы, владыки, идите к московским архиереям и скажите им с амвонов Успенского и Благовещенского соборов, что Гермоген с дружками пойдут в ссылку. И всех попов сие ждёт, кто встанет супротив царя!

Испуганные Алексий и Терентий тотчас покинули Золотую палату и поспешили за советом к патриарху Игнатию.

Игнатий находился в домашней церкви, писал новую церковную присягу. Но сие ему не удавалось, потому что не знал глубин русского православия.

— Владыко святейший, царь арестовал Гермогена, Иосафа и Геласия, — доложил Терентий.

— Аз сие ведаю.

— Что нам теперь делать, уповая на Бога? — удивился Терентий.

— То и делайте, что царь повелел, — ответил Игнатий.

Епископ Алексий безропотно подчинился патриарху, хотя и не чтил его. Да страх сделал покорным. Но Терентий всё-таки и тут решил схитрить:

— Ты, владыко святейший, сам скажи архиереям, за что царь немилостив к Гермогену и иже с ним.

Но Терентий задел честолюбие Игнатия. Зачем это он будет оправдываться перед архиереями и оправдывать царя, счёл он. «Пусть сами голову ломают, чем не угодили опальные и что их ждёт», — подумал Игнатий и повелел:

— Идите, братья, в соборы, огласите волю царя, а мы тут помолимся за Гермогена и прочия...

Архиереи ушли. А Игнатий-грек задумался. Он медленно ходил по чужим покоям и всюду замечал следы жизни патриарха Иова, который провёл в этих палатах шестнадцать лет. Во время бунта палаты были разорены. Но бунтовщики не тронули множества рукописных славянских и греческих книг, свитков, икон, лампад, шандалов, налоя, а это и оказалось тем главным, что составляло духовный мир первого русского патриарха. Здесь вот, в домашней церкви, перед иконами Казанской Божьей Матери и Иисуса Христа, он молился, стоя на коленях, может быть, пел псалмы. Возле сего налоя простаивал часами за чтением древних византийских книг, за сочинениями, прославляя отечество, Русь.

«Да смею ли я обитать в этих покоях? — пробудилось у Игнатия раскаяние. — Не я ли стал причиной всех бед ревнителя русской церкви». И чтобы не терзать себя муками совести, Игнатий поспешил облачиться и покинул патриаршие палаты, ушёл в Архангельский собор и уединился в алтаре, дабы почитать книги греческого письма.

Но на сей раз он не просидел и нескольких минут, подумал, что ему нужно встретиться с царём, и отправился во дворец. Игнатий и Лжедмитрий общались каждый день. Царь держал патриарха рядом всегда, когда принимал в своих покоях бояр или встречал в Грановитой палате послов.