Шрифт:
Гермоген понимал состояние князя, который уже встал и медленно прохаживался по покою, склонив голову. Митрополит понимал, что в Шуйском сейчас борются два чувства: тщеславие и осторожность. Может быть, ещё страх. Потому что предстоящее царствование будущего самодержца станет продолжением того пути, по которому уже шёл последний год жизни князь Василий Шуйский — по пути к Голгофе.
— Молчишь, князь Василий, не радуешься. Да и не с чего, княже. Но судьбу не обойдёшь, не объедешь, сын мой. Отец Всевышний начертал её строго, и не нам с тобой идти наперекор его воле. Токмо смирением перед ликом Вседержителя мы обретём царствие небесное. Только человеколюбием, молитвой и постом облегчим путь по земной юдоли. Молись, сын мой, во имя Господа Бога.
Шуйский продолжал упорно молчать. Он согласился с Гермогеном, что его плоть во власти Всевышнего и его священной дочери Судьбы. О, к Судьбе князь всегда относился со смирением и почтительностью. Не она ли дважды спасала его от казни? И всё-таки сказать Гермогену, что он согласен с ним, что пусть Гермоген назовёт его имя с амвона Благовещенского собора, у Василия не хватало духу. Нужно было ещё какое-то действо, дабы побудило сделать последний шаг к трону. И похоже, что Гермоген, а не он, нашёл сие действо.
— Теперь, княже Василий, посоветуй государственным умом, что делать с Игнатием-греком. За патриарха я его не чтил. И вся православная Русь токмо терпела его. Да есть же истинный патриарх — боголюбец Иов. Како же можно при живом патриархе мнимого держать? Да будучи архиепископом, Игнатий осквернил себя грехом, войдя в сделку с еретиками. Говори, княже!
Пребывая истинным христианином, строгим блюстителем чистоты православной веры, князь Василий ответил искренне и однозначно:
— Владыко, мне рядом с ним никогда не стоять, буду я монархом или нет. Вот и решай со своими архиереями...
И долго ещё не показывались на люди митрополит Гермоген и князь Василий, все советовались, как укрепить державу. Но в их руках была ещё малая власть. Всю полноту её ещё надо было добыть.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
ШУЙСКИЙ
В сумерках просторного майского дня Гермоген задумал навестить свою крестницу Ксюшу. Сам бездетный, тянулся он душою к Божьим посланцам. А в тайниках души возникло желание посмотреть на Ксению Годунову. Многажды дивился он её красе ангельской. А последний раз видел он её в ту пору, когда Бориса Годунова на царствие венчали. Стояла она тогда близ алтаря, и Гермогену казалось, что сейчас сойдёт с небес Всевышний и возьмёт её к себе в райские кущи. Теперь Гермоген страдал за неё, грешную, сожалел о несчастной участи, достойной лучшей доли женщины.
В тереме его встретили с радостью. Маленькая Ксюша подбежала:
— Дедушка, ко мне ангелочки прилетали, как глазки засочились.
— Это Боженька тебя не забывает. Скажи ему спасибо. — И сам женщинам сказал доброе слово: — Мир и благость вам, рукодельницы.
Катерина и Ксения пелену-убрусец вместе вышивали, но отложили рукоделье, встали, поклонились Гермогену.
— Благослови, владыко, — попросила Катерина.
— Благословляю Господа за милосердие. Благословляю вас за терпение. Аминь. — И Гермоген перекрестил Ксюшу, Ксению и Катерину, а после сел на скамью, взял на руки Ксюшу, гладил её буйные огненно-рыжие волосы и тихо говорил: — Я стар, ищу утешения и нахожу вблизи вас.
— Дай Бог сил и крепости тебе, владыко. Токмо и ты приносишь нам утешение, — ответила Катерина.
— Знаю, ясновидица, спасибо. Твоими словами движет Матерь Богородица. И потому просить тебя хочу...
— Дабы песню спела. Аз приготовила, как Добрыня неузнанный да в скоморошьем платье в гости к князю Володимиру Киевскому пришёл. И тихо запела:
Он натягивал тетивочки шёлковые, Тын струночки да золочёные, Он учил по струнам похаживать, Да он учил голосом поваживать. Играет-то он веды во Киеве, А на выигрыш берёт во Царе-граде...Голос у Катерины стал поглуше, не то что когда впервые услышал её в Казани на своём подворье. Но усладу нёс превеликую. Да заметил Гермоген, что и Ксения стала подпевать Катерине. Но пока ещё не звенели серебряные колокольцы в её голосе, пока он был тих, как утренний ветерок или лесной ручей, а от певуньи, от её прекрасного лица глаз нельзя было оторвать. «Господи, да не позвать ли мне иконописца Марсалина, дабы лик её изобразил?»
Он повыиграл во граде Киеве, Он во Киеве да всех поимённо...Уже в полную силу голоса запели Катерина и Ксения, принося усладу сердцу, покой возбуждённому разуму.
Тут на пиру игры заслушались, И все на пиру призамолкнулись. Сами говорят да таково слово. «Солнышко Владимир стольно-киевский! Не быть этой удалой скоморошине, А кому ни быть надо русскому, Быть удалому да добру молодцу».Гермоген в сей миг Иова вспомнил. И подумал, что завтра же надо послать в Старицы клириков из Кремля. Да чтобы немедля примчали его в Москву. «Како можно держать патриарха в глуши ссыльной?» А женщины поют. И маленькая Ксюша что-то подпевает-выговаривает, пригревшись на коленях у Гермогена.