Отплывая от пристани, мальчик смотрел на берег, на невесту, махавшую ему шёлковым платком, на её приятное личико, и твердил: «Не тревожься, моя Малушка! Ты — единственная любовь в моей жизни, ныне и навечно». Если б князю тогда сказали, что, помимо Малфриды, у него будет шесть законных жён и без счёта наложниц, — он бы вряд ли тому поверил. В отроческом возрасте помыслы прекрасны. Но реальная жизнь вносит коррективы...

Странно распорядилась природа: если внешне Ярополк походил на Красаву, а в характере у него часто проявлялся взбалмошный и капризный нрав Святослава, то Олег был, наоборот, — копия отца, но в душе был довольно миролюбив. Положение среднего сына ущемляло его. Это было несправедливо: Ярополк мог учиться плохо, месяцами не вылезать из одрины, не уметь стрелять и бороться, только всё равно оставался главным наследником киевского князя; а ему, Олегу, сильному и ловкому, спорому в науках, доставались вторые роли. И о личной жизни старшего позаботился Святослав: выкрал для него монашку благородных кровей. И не то чтоб Олег влюбился в Анастасию — просто было обидно от подобной несправедливости. Он бы сделался для гречанки лучшим мужем! Ярополк вообще ни на что не способен, и недаром поэтому дядя Милонег смог прельстить маленькую пленницу. Так и надо брату! Пусть походит с ветвистыми рогами, как обманутый муж!

Переехав в Овруч, средний сын Святослава поначалу ходил как в воду опущенный: после Киева все ему не нравилось: и дворец — не дворец, а боярский дом, некрасивый и непраздничный; постная невкусная пища; тёмные провинциальные люди с неприятными привычками; даже речка Норин не могла сравняться с Днепром — ни по ширине, ни по глубине, ни по красоте. Главным достоянием Древлянской земли были её бескрайние леса. А уж ягод, зверей и птиц в них было видимо-невидимо! И Олег увлёкся охотой, ставил перевесы — сети и силки, бил волков, но особенно гордился, если удавалось выйти на медведя. И ещё любил собирать полюдье: объезжал по кругу свои владения, делал остановки на специальных погостах, отбирал лучшие меха и продукты. Не гнушался поразвлечься с простыми древлянками. А одну из них — востроносую Верещагу — взял с собою в Овруч и назначил ключницей. Девушка была видная — с крепкими руками и тонкой талией; правда, подкачало слегка лицо — было сплошь усеяно пигментными пятнами; впрочем, всё равно Верещага ходила в фаворитках и покрикивала на слуг.

Князю верно служил Путята. Он приятельствовал с Олегом давно, чуть ли не с младенческих лет: вместе занимались у Асмуда, вместе учились у Мстислава Свенельдича везённым наукам. И, конечно, сообща не любили Ярополка. А поскольку Лют прибрал власть к рукам в отсутствие Святослава, то в последнее время и Люта тоже.

Самым знаменитым боярином в Овруче был Валуй. Он считался равным по роду князю Малу и всегда с ним соперничал. И поэтому сразу стал на сторону Свенельда после разгрома Искоростени. Даже подавал челобитную Святославу — изменить название города Малина; но вступилась княгиня Ольга. Сын не стал тогда идти против матери, и Валую ответили молчанием; а потом его предложение вовсе затерялось. Он пытался возбудить дело уже при Олеге, но и у него не нашёл сочувствия, отступился. А тем более мысли древлянского боярина вертелись возле новой идеи: он имел на выданье двух роскошных дочек — старшую Ненагляду с младшей Ирпой. И, естественно, хотел породниться с князем. Но Олег не выказывал к этому сочувствия. Судя по всему, он вполне был доволен Верещагой.

Но зато Путята проявил активность: он посватался к Ирпе — рыхлой, дебелой и всегда сонной, — получил согласие, а затем, женившись, и большое приданое. (Сам Путята происходил из достойного боярского рода Ушатичей, а сестра его родная, Белянка, замужем была за Мстиславом Свенельдичем, нагуляв, помимо законных детей — Тучко и Бессоны, — от Добрыни Неждану.) Жизнь у друга Олега складывалась удачно — он разбогател и давал деньги в рост. А Ирпа принесла ему на второе лето девочку Забаву Дом наполнился детским плачем, но Путята был счастлив; он вообще принадлежал к бесхитростному славянскому типу — делал то, что принято, в праздники гулял от души, на войне рубил, по умершим плакал, ни на что не сетовал, принимая жизнь в полном её многообразии, без желания что-либо изменить.

Лишь одно угнетало Олега и его окружение — тайные и явные притязания Клерконичей на Древлянскую землю. Началось с малых пакостей — случаев охоты в княжеских лесах. Дальше — больше: нападали на купеческие подводы, грабили деревни, убивали скот, нагло угоняли людей. Но Олег терпел: знал, что если начать войну Мстиша и Свенельд со своей дружиной вмиг его растопчут. Стычки происходили, конечно, — с равными потерями с обеих сторон (два-три человека, не больше, в каждой), но до крупных военных действий дело не доходило. Сохранялся непрочный паритет. И Олег понимал: от прямой агрессии сдерживает Клерконичей один Ярополк. Пусть какие-никакие, но братские чувства не дают ему захватить Овруч. Стало быть, желание имелось одно: не ссориться с киевским правителем. Не вступать с ним в конфликты. Не давать повод для раздражения.

И поэтому появление Милонега с женой Ярополка вызвало в Олеге негостеприимные чувства. Факт свершившейся измены радовал его, тешил самолюбие, но последствия в виде гнева брата и возможного налёта Клерконичей наполняли душу тревогой. Между дядей и племянником состоялся разговор.

Милонег сказал:

— Ты, я вижу, не рад нашему приезду. Ходишь мрачный, как осенняя туча, не здороваешься с Настёной. Между тем я хочу напомнить: в церкви Святой Софии ты впрямую приглашал меня и её скрыться в Овруче. Или ты забыл? Или изменил данному тобой слову?

Теребя по-святославовски длинный ус, тот ответил:

— Знаю, знаю! Но тогда было всё иначе. Управлял отец. И его боялись Клерконичи. А теперь они страшно распоясались, да и брат не захочет церемониться больше. От него сбежала княгиня! Это хоть кого выведет из терпения.

Савва произнёс:

— Нам идти нынче некуда. На носу зима. Настенька — гречанка, холод для неё хуже смерти, да ещё была нездоровой много дён, не успела пока окрепнуть. Ехать в Новгород в это время — значит погубить её. И потом зимой вряд ли Мстиша и Свенельд сунутся к тебе. Киев хоть и рядом, да дороги в Древлянской земле худые, а как снег навалит — вовсе не проедешь. Стало быть, пробыть у тебя до весны мы можем спокойно. А потом — как скажешь. Видеть не пожелаешь — двинемся на север к Добрыне или же на юг, в Болгарию, к Калокиру.