Тёмное от загара лицо Никифора стало ещё темнее. Он походил на брата Льва — тоже полный, с крупными глазами навыкате, волосатыми пальцами. Но природа оказалась к Никифору добрее: нос не такой мясистый, на конце чуть приплюснутый, вместо плеши, как у брата, только небольшие залысины, дикция нормальная, чистая.

Он сидел, стиснув кулаки, несколько мгновений. Кровь пульсировала в висках. Стали ярче глазные жилки.

Наконец Никифор позвонил в колокольчик.

— Пётр! — крикнул он хриплым голосом.

Полог палатки дрогнул, и вошёл евнух Пётр — правая рука Никифора, стратопедарх и его племянник.

В Византии оскопление незаконнорождённых детей было делом обычным. Так и Лев Фока, приживший мальчика от рабыни-мадьярки, распорядился его кастрировать. Мальчик с тех пор не имел права на наследство. Тем не менее Пётр воспитывался на равных с другими детьми, стал военным, получил звание стратопедарха, помогал Никифору, вёл его дела.

— Запиши, — распорядился василевс, — мой приказ: логофета Иоанна Цимисхия отстранить от должности, взять под стражу и отправить в его имение. Содержать под домашним арестом вплоть до моего возвращения из похода. Всё. И послать гонцов в Константинополь немедленно.

— Слушаюсь, ваше величество, — поклонился Пётр с улыбкой. Как неполноценный мужчина, незаконный сын Льва Фоки презирал всех влюблённых и испытывал радость от возможности их унизить.

В княжеском дворце на обеде было человек шестьдесят. Святослав любил пировать со своей дружиной. Он сидел во главе стола — с непокрытой головой, оселедец намотан на правое ухо, в белой простой сорочке, вышитой возле ворота шёлковыми нитками. От него по правую руку находился Свенельд — его двоюродный дядя и отец Мстислава-Люта. Он служил князю Игорю, вместе с ним ходил на Царьград и скрепил, в числе многих, договор между греками и русскими — о взаимном доверии, беспрепятственной торговле и военном союзе. Было это в 943 году. Год спустя случилось несчастье. Воевода Свенельд был направлен Игорем в полюдье — собирать с подчинённых Киеву земель установленную дань. Первыми платили древляне — в их столице Искоростени княжил Мал. Дань была неплохая — шерсть и шкуры, жито, мёд, ювелирные изделия. И Свенельд, и его дружина не имели к Малу претензий. Но внезапно к древлянам приехал сам Игорь. И потребовал столько же ещё. Те взроптали, Мал сказал: «Княже, не гневи древлянский народ. Мы отдали, что положено. Больше дани нет». Игорь взялся тогда за меч. Но дружинники Мала оказались проворнее: киевского князя связали, а потом предали страшной казни — разорвали пополам, привязав к двум согнутым берёзам... Набежавший вслед за тем воевода Свенельд страшно отомстил...

И теперь Свенельд был ещё не стар — только-только перевалило за пятьдесят. Он ходил в традиционном варяжском одеянии, бархатный кафтан с пуговицами из золота, в шароварах, подвязанных под коленями, гетрах. Борода короткая, чуть подкрашенная, чтобы скрыть седину. На запястьях — золотые браслеты. Главной приметой лица Свенельда были его волчьи глаза: бледно-серые с точечкой-зрачком. Не такие свирепые, как у сына Люта, но достаточно злые.

А с другой стороны от Святослава сидел Добрыня — брат Малуши, сын древлянского князя Мала. Отвечая на убийство Игоря, воевода Свенельд сжёг Искоростень, истребил многих его жителей, князя же с детьми обратил в холопов и отправил жить в близкий к Киеву Любеч. Было тогда Добрыне восемь, а Малуше — три. После смерти отца их взяла к себе во служение Ольга Бардовна. Мальчика учили на конюха, был затем придверочником, ключником во дворце Святослава. Вместе с юным князем ездил на охоту. Подружился с ним. И фактически свёл его с Малушей... Вскоре после рождения Владимира взлёт Добрыни был уже предрешён: Ольга Бардовна им вручила вольную, а любезный князь сделал собственным мечником. Взял в поход на Хазарский каганат, где Добрыня отличился мужеством и силой. Внешне он поддерживал со Свенельдом нормальные отношения, но в душе знал: час его придёт, и варяг этот ненавистный кровью своей заплатит за разор Древлянской земли и за смерть князя Мала...

Невысокий Добрыня был широк в плечах и пригож лицом. Русая борода завивалась колечками. Умный взгляд васильковых глаз подкупал и мужчин, и женщин. А улыбка от уха до уха — белозубая, молодецкая — не одно женское сердечко заставляла стучать с удвоенной частотой. Тридцать лет — удивительный для мужчины возраст: сил — хоть отбавляй, есть уже и опыт, и умение смирять чувства расчётом... Планы же у Добрыни были невероятные: киевский стол — ни больше ни меньше. Пусть не для себя, пусть для маленького племянника Владимира — лишь бы род князя Мала занял на Руси достойное место...

Далее сидел Калокир — византийский посланник, по приказу Никифора Фоки натравивший Русь на Болгарское царство, а затем решивший, что при помощи войск Святослава сможет взять Константинополь и занять трон в Вуколеоне.

Был среди дружинников воевода Вовк, по прозвищу Блуд, шурин Добрыни, сын воеводы Претича. Длинноносый и прыщеватый, он ел, чавкая и чмокая.

Милонег сидел напротив него, через стол, — грустный, погруженный в себя, пивший понемногу хмельное пиво, но почти не трогавший пищи.

А вокруг звякала посуда, пенилась брага, хохотали дружинники, рвали мясо рутами, утирали вышитыми салфетками бороды и губы. Поднимали кубки в честь князя, славных его побед в Греческой земле и во здравие его семьи — сыновей-наследников, матери-княгини и жены Малуши. А когда выпито и съедено было много, Святослав неожиданно сказал, громко и насмешливо:

— Что-то Милонег нынче сам не свой? Что печалишься, будто красна девица, у которой увели на гулянке милого? Или я ошибся?

Все кругом рассмеялись, стали ёрничать, сыпать шутками и толкать Милонега в бок. Юноша сидел с алыми щеками. Наконец он ответил звонко:

— Голова болит, милостивый княже, только и всего.

— Непорядок это, — продолжал насмешничать Святослав. — У моих дружинников голова болеть не должна, а больных да слабых я в дружине не потерплю. Говори открыто, Жериволыч, уж не в том ли причина, что уроки русского языка с греческой монашкой, на которые я дал тебе согласие, неожиданно у вас прекратились?

«Донесла хазарка-прислужница, — догадался юноша. — Больше некому». Молодой человек был готов провалиться сквозь землю. Но сказал уверенно: