— Каплунова Зинаида Васильевна. А вы, сказали мне, из Гремякина?

— Да вот приехала к вам познакомиться с клубной работой! — кивнув, подтвердила Марина. — В районе посоветовали…

— Пожалуйста! Как говорится, чем богаты… Мы в воскресенье свой «день животновода» проводим. Поляну в лесу оборудуем, сегодня как раз хочу посмотреть…

Они стояли друг перед другом и улыбались; обе невысокие, худенькие, смуглолицые, как сестры. Марина как-то сразу почувствовала себя очень просто и привычно с улыбчивой, приветливой Каплуновой, которая была старше ее лет на десять. А та тоже не скрывала своего расположения к девушке, лишь слегка звучали покровительственные нотки в ее голосе…

Они вошли в просторный, светлый вестибюль, еще сохранявший ту новизну и свежесть, какими отличаются недавно выстроенные здания. Стены были расписаны по-современному: намек на березку, намек на реку, и девушки на берегу в развевающихся от ветра платьях. Создавалось впечатление далей, простора. Вдоль стен стояли коротконогие овальные столики и легкие стулья, тоже новые, еще не потускневшие.

— Вот тут у нас бывают танцы и проводятся наши суслонские «огоньки», — сказала Каплунова тоном радушной, уверенной в себе хозяйки.

Тонкие, гибкие пальцы ее перебирали связку ключей, позванивали ими, и вид ее как бы говорил, что этот красивый, но пустой сейчас вестибюль лучше бы смотреть вечером, когда он освещен огнями и заполнен людьми, когда раздаются голоса и смех. Марине и в самом деле вроде бы почудилась музыка и представилось, как в этом зале танцуют пары, а за столиками сидят нарядные суслонцы, пьют из чашечек горячий кофе, и кто-то выходит и начинает петь под аккордеон…

— Мы танцевальные вечера начинаем и кончаем вальсом, такой у нас порядок, — продолжала пояснять Каплунова. — Вначале девчата и парни приходили кто в чем горазд, теперь одеваются в лучшие наряды. Приучила их… А вот «огоньки» проходят без кофе, подаем чай с печеньем.

Она тут же расставила несколько столиков в фойе, как это делалось во время таких вечеров, даже прошлась между ними своей легкой, непринужденной походкой, как бы предлагая сидящим чай. Ей доставляло удовольствие объяснять девушке, потому что та слушала, точно экскурсантка, стараясь ничего не пропустить. Марина же дивилась в душе совпадению своих мыслей, пока смутных и неясных, с тем, о чем говорила Каплунова. Значит, о культработе в деревне они думали почти одинаково?..

Потом они осматривали комнаты для кружковой работы. Комнаты были очень удобные, тихие, просторные, но на потолке виднелись свежие трещины. Каплунова посетовала на строителей: прошло полгода, как начал работать новый Дом культуры, а уже хлопочи о ремонте…

— Я знаете, что сделала бы с недобросовестными строителями? — обратилась она к Марине, одновременно и жалуясь и негодуя. — Судила бы за каждую трещину и недоделку. Безобразие! Колхоз ухлопал такие деньги, ждал, радовался. И вот эти трещины — как бельмо в глазу, портят всю красоту!

— Правда, ой как правда! — горячо согласилась Марина.

А когда они поднялись на сцену и их охватила тишина большого зала, где четкими рядами стояли кресла, девушка словно бы онемела от неожиданности. Каплунова заметила это, улыбнулась, довольная.

— Вот это да! — выдохнула Марина и больше ничего не могла произнести.

Казалось, ее вздох долетел до самого последнего ряда — такая была хорошая слышимость в зале. В этот раз Каплунова не спешила с объяснениями, она сунула ключи в карман и, дав Марине время полюбоваться сценой, пройтись по проходу, постоять в дверях, спросила негромко:

— Нравится?

— Нам бы такой выстроить Дом культуры! — воскликнула Марина, только теперь поняв, до чего же жалким выглядел гремякинский клуб. — У нас ведь еще скамейки стоят.

— Да что ж это гремякинцы сплоховали? По всей нашей области проводится трехлетка культурного строительства, почти весь район заменяет в клубах скамейки стульями, а у вас…

Каплунова посмотрела на девушку с сожалением, покачала головой. Марина начала было рассказывать о большом строительстве в Гремякине, но так и не досказала, попросила познакомить с суслонским планом клубной работы. Они уселись в одной из комнат и склонились над бумагами. Подробно, как учительница на уроке, Каплунова рассказала о занятиях хорового и драматического кружков, о различных конференциях и тематических вечерах. Но чем дольше она говорила, тем больше Марина убеждалась, что главное в культработе для этой женщины было вовсе не в выполнении плана, не в бумажках, а в чем-то другом, но в чем именно — она так уловить и не смогла.

Они просидели в комнатке до тех пор, пока на улице не затрещал мотоцикл. Каплунова тотчас же метнулась к окну и просияла:

— Женя приехал! Муж… Лесную поляну посмотрим. И вы, конечно, с нами. Там и разговор закончим.

Они вышли на улицу.

На мотоцикле сидел длинноногий мужчина в круглом, как арбуз, шлеме. Когда Каплунова познакомила мужа с Мариной, он усадил ее в коляску, приказал жене сесть сзади и покрепче обхватить его руками. Видно, был он человек веселый, любил шутку, все улыбался.