Её мнение. Не моё. У меня не то, что мнения нет, так и сердца не осталось. Есть какой-то орган, который упрямо продолжает качать кровь. Мне остаётся только удивляться, зачем, с какой целью это продолжает происходить.

Я не прошу ответов у кого-то свыше. Знаю прекрасно, что там никого нет. А Лена твердит, что мне нужно отыскать в своей душе чуточку веры. Глупая, наивная женщина! Во мне и души-то не осталось. Всё разложилось давно под гнётом обстоятельств. Я пуст. Тело продолжает жить, когда сам я давно умер.

Лена просит увидеть свет. Мол, она и есть луч в том тёмном мире, который окружает меня. Я лишь закатываю глаза. Единственный свет, что я способен увидеть, это свет старого маяка. Как и любой зрячий житель посёлка.

Одеваюсь и выхожу из дому. Ветер пахнет влагой. Сегодня-завтра выпадет снег. Суставы ломит на непогоду, но я стараюсь не обращать внимания на такие мелочи жизни. Лишь досадую. Я чувствую, значит, я существую.

Дик при виде меня заходится приветственным лаем. Открываю вольготный вольер, и пёс бросается ко мне.

– Размяться хочешь? Ну пойдём прогуляемся до метеостанции.

Дик весело виляет обрубком хвоста, навостряет купированные уши, но послушно идёт рядом.

– Как дела, Егорушка? – спрашивает соседка.

– Пока не помер, баб Мань, – кричу в ответ.

– Типун тебе на язык! Совсем пацан, на тебе ещё пахать и пахать, а всё туда же. – кряхтит старуха. Пацан, как же! – Женился бы ты на Леночке, страдает девка!

Пропускаю её тираду мимо ушей и продолжаю движение. Дик лениво вышагивает рядом со мной, но я вижу, что он уже совсем засиделся без должной активности.

– Сейчас технику проверим, а завтра засветло сходим и разомнёмся, – обещаю четырёхлапому другу.

***

Метеостанция автоматизированная, но в последнее время электричество в посёлке барахлит. Поэтому я и вызвался периодически захаживать. Поэтому и от смертельной, невыносимой скуки.

В этом месте на краю мира у мужчины вроде меня всего-то три пути: промышлять охотой и рыболовством и сбывать всё это на материковой части, подвязаться с помощью на метеостанции и/или маяке, либо спиться. Можно уехать, вернуться домой. Но этот вариант наиболее бесперспективный.

Раньше я пил до отключки сознания. Теряя человеческий облик. Мечтая о том, что всё это просто закончится. Ибо покончить со всем разом не хватало сил и смелости.

Я всё думал: а что, если ад и рай всё-таки существует? Что, если там, за гранью, в своей загробной жизни, я по глупости не встречусь со своей семьёй?

Дик издаёт глухое тарахтящее рычание и подходит вплотную. Пёс упирается лбом своим деревянным в мой живот. Чувствует, гад. Всё понимает. Жалеет.

Отгоняю мысли мрачные прочь. Покуда не подох, придётся маяться. Ноги стаптывать. Доживать. В моём пустом и беспросветном мире. Здесь, на берегу Белого моря. На северных ветрах. Недалеко от места, где судьба разделила мою жизнь на счастливое до и невыносимое после. И нет ни единого шанса, что когда-либо я смогу стать цельным.

***

Обратный путь до дома проходит в сгущающихся сумерках. Иду длинной дорогой. Мимо дома смотрителя маяка. Иван Никанорович сильно сдал в последнее время, и я негласно шефствую над стариком. Зачем мне это надо? Да чёрт его знает! Видать, совсем скука смертная одолела. Видать, одиночество потихоньку сводит с ума. Но менять что-то? Увольте! От всего в жизни я отказался, лишь бы только не испытывать больше ничего подобного.

Пожрать – что попроще. Секс – доступный, без обязательств. Лишь стравить давление. Выплеснуть семя. Чистая физиология. Ни грана чувств.

Избушка Никанорыча сверкает, чисто новогодняя ёлка. Я отпускаю напряжение и следую дальше.

– Егор! – слышу голос, но делаю вид, что нет. Не хочу говорить. Не в том настроении. – Егор Шамицкий!

Застываю как вкопанный. Разворачиваюсь медленно.

– Здоров, дед Иван!

– Здравствуй, Егорушка. Как ты? Давно тебя не видал.

– Дела закрутили, – неопределённо говорю и развожу руками.

– Знавал я твои дела, – кряхтит дед. – Савельевы Ленку свою уже поедом едят. Что вы должны али жениться, али прекращать ваши любовные игрища.

– Значит, пора прекращать, – серьёзно киваю ему.

– Ох, Егорушка, послушай старика…

– Иван Никанорович, – пресекаю сразу. – Мне это не интересно. Спасибо, но я разберусь как-нибудь сам.

Он недовольно цокает, горбится и уменьшается в размерах. Стареет ещё больше, покуда это возможно.

– Дед Иван, я тебя уважаю, но и ты меня уважь. Не могу я. Да и попросту не хочу. – смягчающе поясняю старику. – Сиди дома, дед. Сегодня я зажгу фонарь.

– Спасибо, Егор.

– Да не за что, – отмахиваюсь.