— А ну пошёл вон, шваль! — Полотенце слетело с шеи и приготовилось хлестнуть меня по щеке в случае непослушания.

Той ночью она всё время плакала. А через девять месяцев родился Тим-младший…

— А ну!..

— Хрясь! — Полотенце быстро обернулось вокруг подставленной под удар руки. Вместе с роем маленьких искорок…

— Ах ты…

— Хлоп! — Я остановил его пощёчину у самого лица, подставив под неё собственную ладонь. Целый сноп маленьких огоньков отлетел от руки, словно от раскалённой заготовки, по которой ударил молот кузнеца.

Я тебя помню…

Помню этот самоуверенный взгляд.

Помню эту идеальную улыбку.

Помню этот холёный подбородок.

Помню эту аккуратную стрижку, которая стоит дороже моего недельного рациона…

Я тебя помню…

И я тебя ненавижу!

Полотенце резко выскочило из рук у озадаченного атлета. И тут же хлестнуло его по лицу. А пока он отшатывался, неловко задрав перед собой уставшие от тренировки руки, я дотянулся до одной из гантель…

— Бдунк! — Удар круглой чугунной чушки пришёлся в челюсть. Противник пытался защититься, но моё движение было так же стремительно, как и те огненные росчерки, что сопровождали полёт сжатой вокруг металла ладони.

— Хрусть! — Обратным движением снизу вверх я попал прямо в центр этого идеального подбородка. И теперь он перестал быть идеальным уже с двух сторон. А атлет в синей футболке грузно грохнулся на спину, раскидав вокруг головы расколотые зубы.

Я оказался над ним мгновенно — языки рыжего пламени отлетели чуть дальше по инерции. И когда гантеля взлетела вверх, мои рукава расчертили в воздухе огненную дугу.

— Хрясь! — И ошарашенное лицо сложилось внутрь, забрызгав мягкий ковёр багровыми капельками. И ещё раз! И ещё!!!

С каждым новым ударом моя ярость только росла. Ведь теперь я вспоминал лицо мамы, когда врачи поставили её перед выбором…

— Хрясь! Хрясь! Хрясь! — Звуки ударов начали меняться вместе с тем местом, кв которое прилетала зажатая двумя руками гантеля. — Плюх! Плюх! Плюх!

… И тогда она выбрала жизнь Тима-Младшего…

— Кланг!

Я успел подставить гантелю под размашистый удар грифа от штанги — второй парень подскочил ко мне сбоку. И прежде чем он замахнулся ещё раз, я выхватил металлический брус и отшвырнул его в сторону. Кажется, на металле при этом остались раскалённые отпечатки моих пальцев…

А пока я медленно поднимался над кучкой костей, мяса и мозгов, в которую превратилось лицо самодовольного типа, парень отшатнулся от меня назад, как от огня.

Да я и был огнём. Всё большие и большие искры и всполохи взлетали над моими плечами. С пальцев капала кипящая кровь и расплавленный металл. А кормила это пламя моя ненависть…

Ненависть к таким как вы… Ничтожествам, возомнившим себя властелинами чужих жизней… Которые при этом не имеют ни малейшего понятия об ответственности за эти чужие жизни…

Но теперь ваше время пришло…

Нет!

Моё время пришло…

Под взглядом горящих глаз все остальные замерли. И вместе с пламенем в их глазах сейчас отражался самый настоящий ужас. Как при взгляде на меня, так и на то, что осталось от моей жертвы.

Кажется, одна из девушек всё-таки достала смарт и попытался меня сфотографировать…

Вспышка!

— Хм-м-м-м-м…

Снова темнота и слабые искры.

— Хм-м-м-м-м… — Повторно протянул знакомый басовитый рокот где-то под ногами… Которых у меня опять нет.

— Это он… Я же говорил… — Всё тот же змеиное шипение за спиной

— Но он слаб… — Повторил голосок сверху. — Он ещё слишком слаб… Он не справится…

— У нас есть время… — Проговорил сиплый шёпот прямо передо мной. — Мы подождём…

— Мы подождём… — Все четыре голоса повторили одновременно, словно пришли к общему выводу.

И я открыл глаза.

— Ну как? — Ректор снова наклонился вперёд, глядя на меня поверх пенсне. — Что вы видели, ваше сиятельство?

Я оглянулся. Всё тот же уютный интерьер. За окнами и шторами — всё так же ярко светит Солнце. Даже чопорный халдей никуда не делся. Всё так же стоит позади наготове, равнодушно глядя прямо перед собой, словно статуя.

И на столике передо мной лежит всё тот же футляр с кристаллом, в котором пляшет тонкая огненная спираль. А на моих руках никакого огня или ошмётков чужих мозгов… Только прилипшие крошки печенья.

— Я… Я… — Глянув обратно в глаза Ректора, я не заметил в них ничего, кроме искреннего любопытства. — Я был далеко отсюда.

— О, как интересно! И где же? Может быть, у себя на малой Родине? Говорят, там очень красиво в это время года…

— Да… На малой… Родине…

Тучи за широкими окнами и городские огни на них снова всплыли в памяти…