Рассказы Алехина тяготеют сложиться в единый текст, как ртутные шары стремятся образовать ядовитую лужу. Иметь на книжной полке собрание его сочинений однажды будет означать обладание хотя бы одной чувственно и точно запротоколированной человеческой жизнью. Ничего общего с Прустом здесь нет, Алехин - полярная, колючая планета. Он патологически не умеет врать. Чувствует, что обязан уметь как писатель, но все время срывается к правде. Это синхронный голос героя и автора, который перестанет существовать, если не обнажит совесть. Алехинский читатель - его Страшный суд. Любая напускная вещь высмеивается, кожа содрана. Оттого столь острое, трагическое восприятие действительности, переживание современного Российского быта как Чистилища.
Annotation
Рассказы Алехина тяготеют сложиться в единый текст, как ртутные шары стремятся образовать ядовитую лужу. Иметь на книжной полке собрание его сочинений однажды будет означать обладание хотя бы одной чувственно и точно запротоколированной человеческой жизнью. Ничего общего с Прустом здесь нет, Алехин - полярная, колючая планета. Он патологически не умеет врать. Чувствует, что обязан уметь как писатель, но все время срывается к правде. Это синхронный голос героя и автора, который перестанет существовать, если не обнажит совесть. Алехинский читатель - его Страшный суд. Любая напускная вещь высмеивается, кожа содрана. Оттого столь острое, трагическое восприятие действительности, переживание современного Российского быта как Чистилища.
Евгений Алехин
Вместо путешествия
Рай открыт для всех
Перед концом света
Бредовые рыцари
В голове багажиста
Ядерная весна
Добровольцев нет
Естествоиспытатель
Первый покойник
Отвечает Lindurik
Наваждение
Четыре месяца разницы
Будничный анекдот
Ни океанов, ни морей
Кислород
После работы
Новоселье
Дружба дружбой
Пляж
Последние дни
Подробности одиночества
Вместо послесловия
Евгений Алехин
Ни океанов, ни морей
Вместо путешествия
О том, чтобы сейчас куда-то ехать, не могло быть и речи. Нам нужно было успокоиться и выспаться. Но у меня не получалось успокоиться. Я немного посидел над спящей Кристиной — Леонид и Лена спали в другой комнате — и решил пойти прогуляться. Рассвет уже заглядывал в окна, поэтому я поправил шторы, чтобы на лицо Кристины не падали утренние лучи. Легонько поцеловал ее и вышел. Вызвал лифт и, слушая звук его механизма, смотрел вниз через перила и лестничные пролеты. Какая страшная утомительная ночь. Двери распахнулись, я вошел в кабину, нажал кнопку «один». Лифт тронулся. Я заметил клок Лениных волос на стене рядом с панелью. Волосы приклеились на запекшуюся кровь, как на клей. Леонид мой хороший друг, но я подумал, что никогда теперь не смогу относиться к нему так хорошо, как прежде. Я стал смотреть себе под ноги, машинально ища сигареты в кармане, хотя и знал, что они закончились. Ранняя осень и утренняя свежесть помогли мне унять волнение. Но адреналина в крови было еще слишком много, чтобы назвать мое состояние адекватным. До круглосуточного магазина нужно было пройти несколько дворов. Людей на улице не было, только слышно было, как где-то дворник метет тротуар. С чего все началось? В моей памяти все началось с того, как Лена сказала:
— Ты просто ему завидуешь!
— Перестань пороть чушь, — ответил Леонид.
— Завидуешь, завидуешь, завидуешь, — не унималась Лена.
— Перестань. Тебе чего-то не хватает? — спросил Леонид. Он ненадолго оторвался от диалога, чтобы указать водителю дорогу.
Потом сказал:
— Я выбрал такую жизнь, какой живу. И никому никогда не завидовал.
Но Лена разошлась и хотела скандала. Она повторила:
— Завидуешь, — и совершенно напрасно добавила: — Потому что Эдуард — мужик.
Я пытался нащупать слова, с которыми можно было встрять в разговор.
Хотя я знал, что Леонид прекрасно понимает умом, что не имеет смысла ревновать Лену к бывшему мужу, но также и знал, что горячее сердце Леонида пронизывает болью каждый раз, когда он слышит это имя.
Но я не успел подобрать слова, потому что Леонид перегнулся (он сидел на переднем сидении) и отвесил Лене крепкую пощечину. По-моему, я вскрикнул от неожиданности: такая ссора совершенно не вязалась с моими представлениями о них.
— Тряпка! — сказала Лена.
Все замолчали. Я обнял Кристину. Мне было очень неловко и обидно, что ей пришлось стать свидетелем такой сцены. Через несколько секунд Лена повторила:
— Тряпка.
— Заткнись, сука, — тяжело произнес Леонид, не поворачиваясь к нам.
Лучше бы переночевали в гостинице. Но теперь было поздно. Никогда прежде не заставал их за ссорой, конечно, как я вообще мог предположить, что нечто подобное произойдет. «Тебе понравятся мои друзья», — сказал я Кристине.
Сойдя с поезда «Москва — Петербург», мы хорошо погуляли. Зашли в кафе и книжный магазин. Позже собирались встретиться с Леонидом и Леной, переночевать у них и утром на автобусе поехать в Хельсинки. Прежде я не был в Европе, но в последнее время дела налаживались, и можно было позволить себе небольшое путешествие.
Вечером посидели вчетвером в баре на Невском проспекте. Когда решили, что посидели достаточно, расплатились, и Леонид поймал частника.
Мы вылезли из машины, я сказал:
— Давайте возьмем вина и успокоимся.
Леонид пожал плечами.
— Пойдем, — сказал я ему. И Лене с Кристиной: — Идите домой. Мы скоро.
Выбрал три бутылки красного сухого. Леонид ходил за мной по магазину, как заблудившийся ребенок за милиционером.
На кассе он сказал:
— Извини, что так получилось.
Кассир пробила вино. Расплачиваясь и складывая бутылки в пакет, обдумывал, что ему ответить. Наконец я сказал:
— Ничего страшного. Это ты извини, что я стал свидетелем. Надеюсь, это не разрушит нашу дружбу, как в книге «Черный принц».