Лежа у немецкого пулемета, Савкин сказал Ивашину:

– Мне, видать, в мозги копоть набилась, такая голова дурная!

– В мозг копоть попасть не может, это ты глупости говоришь, - сказал Ивашин.

На улицу выполз Селезнев, поддерживая здоровой рукой Тимкина.

– Ты зачем его привел?
– крикнул через плечо Ивашин.

– Он уже поправился, - сказал Селезнев.
– Он у меня за второго номера сойдет. Нам все равно лежать, а на вольном воздухе лучше.

И снова под натиском фашистов защитники дома вынуждены были уйти в выгоревшее здание. На месте пола зияла яма, полная золы и теплых обломков. Бойцы стали у оконных амбразур на горячие железные двутавровые балки и продолжали вести огонь.

Шли шестые сутки боя. И когда Савкин сказал жалобно, ни к кому не обращаясь: "Я не раненый, но я помру сейчас, если не засну", никто не удивился таким словам. Слишком истощены были силы людей.

И когда Тимкин сказал: "Я раненый, у меня нога болит, и спать я вовсе не могу", тоже никто не удивился.

Селезнев, которому было очень холодно, потому что он потерял много крови, сказал, стуча зубами:

– В этом доме отопление хорошее. Голландское. В нем тепло было.

– Мало ли что здесь было, - сказал Фролов.

– Раз дом исторический, его все равно восстановят, - сердито сказал Савкин.
– Пожар никакого значения не имеет, были бы стены целы.

– А ты спи, - сказал Тимкин, - а то еще помрешь. А исторический или какой - держись согласно приказа, и точка.

– Правильно, - сказал Ивашин.

– А я приказ не обсуждаю, - сказал Савкин.
– Я говорю просто, что приятно, раз дом особенный.

Четыре раза фашисты пытались вышибить защитников дома и четыре раза откатывались назад.

Последний раз фашистам удалось ворваться внутрь. Их били в темноте кирпичами. Не видя вспышек выстрелов, фашисты не знали, куда стрелять. Когда они выскочили наружу, в окне встал черный человек. Держа в одной руке автомат, он стрелял из него, как из пистолета, одиночными выстрелами. И когда он упал, на место его поднялся другой черный человек. Этот человек стоял на одной ноге, опираясь рукой о карниз, и тоже стрелял из автомата, как из пистолета, держа его в одной руке.

Только с рассветом наши части заняли заречную часть города.

Шел густой, мягкий, почти теплый снег. С ласковой нежностью снег ложился на черные, покалеченные здания.

По улицам прошли танки. На броне их сидели десантники в маскировочных халатах, похожие на белых медведей.

Потом пробежали пулеметчики. Бойцы тащили за собой саночки, маленькие, нарядные. И пулеметы на них были прикрыты белыми простынями.

Потом шли тягачи, и орудия, которые они тащили за собой, качали длинными стволами, словно кланяясь этим домам.

А на каменном фундаменте железной решетки, окружавшей обгоревшее здание, сидели три бойца. Они были в черной, изорванной одежде, лица их были измождены, глаза закрыты, головы запрокинуты. Они спали. Двое других лежали прямо на снегу, глаза их были открыты, и в глазах стояла боль.

Когда показалась санитарная машина, боец, лежавший на снегу, потянул за ногу одного из тех, кто сидел и спал. Спящий проснулся и колеблющейся походкой пошел на дорогу, поднял руку, остановил машину. Машина подъехала к забору. Санитары положили на носилки сначала тех, кто лежал на снегу, потом хотели укладывать тех, кто сидел у забора с запрокинутой головой и с глазами, крепко закрытыми. Но Ивашин - это он останавливал машину - сказал санитару:

– Этих двух не трогайте.

– Почему?
– спросил санитар.

– Они целые. Они притомились, им спать хочется.

Ивашин взял у санитара три папиросы. Одну он закурил сам, а две оставшиеся вложил в вялые губы спящих. Потом, повернувшись к шоферу санитарной машины, он сказал:

– Ты аккуратнее вези: это, знаешь, какие люди!

– Понятно, - сказал шофер. Потом он кивнул на дом, подмигнул и спросил: - С этого дома?

– Точно.

– Так мы о вашем геройстве уже наслышаны. Приятно познакомиться, сказал шофер.

– Ладно, - сказал Ивашин.
– Ты давай не задерживай.

Ивашин долго расталкивал спящих. Савкину он даже тер уши снегом. Но Савкин все норовил вырваться из его рук и улечься здесь, прямо у забора.

Потом они шли, и падал белый снег, и они проходили мимо зданий, таких же опаленных, как и тот дом, который они защищали. И многие из этих домов были достойны того, чтобы их окрестили гордыми именами, какие носят боевые корабли, например: "Слава", "Дерзость", "Отвага" или - чем плохо? "Гавриил Тимкин", "Игнатий Ивашин", "Георгий Савкин". Это ведь тоже гордые имена.