— Это безрассудство! — вскидывает плечами Виктория Генриховна.

— При чем тут «бабушка»? — говорит Борька. — У Галки есть мать — обратись по назначению... Можно Галке остаться? — спрашивает Борька Магду.

Та в нерешительности.

— Фу, сухари какие! — с досадой говорит Люся. — В первый раз за пять лет прошу оставить у меня Галочку — так и то не могут уважить тетку. Ну, сухарик, миленький, — пробует она добром, обнимая Магду, — ну, ради моего дня рождения. Завтра с утра отвезу Галку домой, клянусь тебе.

Магда вопросительно смотрит на Евгения Моисеевича.

— Ну, пусть останется, если так уж понравилась наша девица, — говорит Евгений Моисеевич.

— Вы чудный, Женя! — восклицает Люся, тотчас же принимаясь расшнуровывать Галке ботинки.

— Это бесспорно, — невозмутимо соглашается Евгений Моисеевич, — только пора уже, милая, иметь свою.

Люся чувствует, что краснеет.

Галочку раздевают, укладывают на Люсину постель. Девочка ни за что не хочет расстаться с подарком. Приходится Люсе вымыть чашечку, наполнить ее конфетами и поставить на столик возле кровати. Ну вот, теперь Галочка может спокойно уснуть. Она засыпает, маленькая девочка, затерянная в широких пространствах Люсиной кровати. Она спит крепким детским сном.

Шумите, гости, вовсю, не бойтесь разбудить девочку!

Гости шумят и расходятся очень поздно.

И снова, как некогда, тотчас после ухода гостей Люся начинает прибирать комнату. Она, правда, очень устала за день, и хорошо бы ей сейчас отдохнуть, но она терпеть не может беспорядка. Кроме того, надо еше расставить по местам мебель.

Люся моет посуду.

— Помочь тебе? — спрашивает Петр. — Вытереть?

Люся не любит, когда мужчина «вмешивается в хозяйство». Но сейчас время позднее, посуды много, и Люся не возражает.

— Вот полотенце, — говорит она.

Петр стоит возле Люси, перебросив один конец полотенца через плечо, а другим вытирает посуду...

Теперь остается расставить по местам мебель. Для этого нужно собраться с силами. Люся присаживается на диван вблизи кровати, где спит Галочка. На одну лишь минутку, передохнуть. Петр стоит неподалеку, курит.

— Можно? — Петр хочет присесть на диван. Очевидно, он устал от танцевальной учебы.

— Не разбуди только Галочку, — говорит Люся, отодвигаясь-

Они долго молча сидят.

Петр думает, что пройдет еще полчаса, час — и перемирие между вещами будет нарушено, и безучастные вещи вновь разделят скрестившиеся на один вечер жизни хозяев.

— В конце месяца будет готова квартира, — говорит Петр.

Люся не отвечает.

«Люся, забудем, что было. Оставим эту старую комнату. Переедем со мной. Мы будем жить по-новому».

Всё это Петр хочет сказать Люсе. Но он молчит.

— За последнее время я многое поняла, — говорит Люся, — многое...

— И я понял... — говорит Петр, вглядываясь в нее.

И тут слова, которые Люся и Петр так долго не решались сказать друг другу, вдруг были произнесены и вслед за ними пришли новые неожиданные слова. Мужчина и женщина, сидевшие на диване, говорили шепотом — разумеется, чтобы не разбудить девочку. Девочка эта была похожа на Люсю, — такая же смуглая, черноволосая, с тонкими пальчиками, будто ее дочка.

А вещи, придвинутые к стенкам, насторожились. Они поглядывали, подслушивали, им было забавно видеть таких странных людей. Буфет «Александр I», столетний, за век свой повидал немало, но и он, признаться, не мог понять свою хозяйку.

— Я была глупа прежде, так глупа, — повторяла Люся, пряча лицо.

— Это я во всем виноват, — говорил Петр, наклоняясь к Люсе, обнимая ее. Он почувствовал, что его щеки мокрые — от слез Люси, конечно.

— Я стряпейка! — улыбнулась вдруг Люся, стряхнув упрямые слёзы. — Домохозяйка и умница, помнишь?

— Только теперь другого дома, — ответил Петр и тоже вдруг улыбнулся. — Очень большого... Ты понимаешь?

Да, теперь они понимали друг друга.

За окном был светлый апрель. В эту пору, вы знаете, в этом городе светать начинает особенно рано, и трудно понять: то ли утро, то ли белая ночь в цвету. Первые трамваи, гремя, пролетели вдоль улицы. Да, это, конечно, весеннее раннее утро.

А потом?

Солнечные лучи, которыми Люся и Петр хвастались перед знакомыми, проникли сквозь стекло в комнату. Никто этим лучам теперь не преграждал путь. Они коснулись вещей, золотя их ясным утренним светом, осветили кровать, где уже просыпалась Галочка, и фарфоровую чашку на столике, заполнили собой комнату.

1937 год

В вестибюле больницы Варвара неожиданно увидела себя в зеркале.