– - А папа вон где...-- указывала Милочка на литерную ложу бенуара.

– - Разве можно пальцами указывать?-- останавливала ее гувернантка.

Наскучив играть роль благовоспитанной барышни, Зиночка опять начала разсматривать публику в бинокль. Ее сердило, что в их ложе не было никого из кавалеров. Тот же Сенечка забрался к Грибушиным и болтает там целый антракт. Нужно будет его проучить хорошенько... А папа что-то очень долго остается в ложе Черняковых и о чем-то спорит со старшим братом. Папа не любит этих Черняковых, хотя у него и есть какия-то дела с ними по приискам. Старший Черняков -- совсем лысый, а у младшаго голова квадратная и борода точно из пакли. В городе их недаром зовут братьями-разбойниками.

Ромодин так и не вернулся в ложу, что заметно встревожило m-lle Бюш. Оставаясь одна с детьми, она всегда принимала такой смешной воинственный вид, точно ее кто-то хотел укусить. По выступавшим на лице ея пятнам Зиночка видела, что m-lle Бюш волнуется, и это ее забавляло. Еще не успел упасть занавес, как гувернантка принялась торопить Зиночку одеваться. К довершению несчастья, Милочка заснула в уголке ложи и долго не могла понять, где она, когда ее разбудили.

– - Это наказание...-- шептала гувернантка, закутывая Милочку в свой пуховый платок.

На театральном подезде, когда жандарм выкрикивал лошадей Ромодина, к Зиночке подошел Сенечка Татауров. От него пахло водкой, и он улыбался, как идиот.

– - Здравствуйте, барышня!..-- фамильярно здоровался он.

Этого только недоставало... M-lle Бюш с ужасом посмотрела на круглое красное лицо Сенечки и даже прикрыла Милочку полой своей ротонды, как птица крылом. Ее выручил кучер Потап, лихо подкативший к подезду. Пара застоявшихся дышловых лошадей так и шарахнулась к каменным ступенькам.

II.

Лошади у Ромодиных были одне из лучших во всем Косогорье, особенно дышловая серая пара. Кучер Потап хоть и "не вышел" настоящей кучерской бородой, но правил отлично, когда не был пьян. Четырехместная зимняя коляска летела стрелой, минуя главную Соборную улицу -- дом Ромодиных стоял на окраине, у самаго выезда, где двумя кирпичными неуклюжими столбами открывался московский тракт. Милочка дорогой опять заснула, уткнувшись головой в тибетский мех гувернанткиной ротонды; Зиночка распахнула свою соболью шубку и жадно вдыхала морозный зимний воздух -- она так любила быструю езду, когда ветром и снежной пылью бьет в лицо. Встревоженная m-lle Бюш не замечала распахнутой шубки, и Зиночке опять сделалось весело.

– - Скорее, Потап...-- понукала она кучера.

Промелькнул двухэтажный ярко освещенный дом, в котором помещалась "Аркадия", гостиница с арфистками, потом мрачное здание "Обь-Енисейскаго банка", недостроенный громадный дом Черняковых, ка?едральный собор, выкрашенный в желтую краску, старое здание женской гимназии, и коляска с шиком подкатила к подезду одноэтажнаго длиннаго дома. M-lle Бюш с особенной осторожностью разбудила Милочку и, как больную, повела ее под руку на подезд. Зиночка успела в это время приласкать свою любимую лошадь Рогнеду и первая подскочила к звонку. Но дверь подезда была, к удивлению, не заперта -- этого раньше не случалось.

– - Дарья потеряла всякий ум...-- ворчала m-lle Бюш, гремя ключом в наружной двери.-- В передней шубы... Как еще не украли ничего!..

Не снимая своей шубки, отделанной седым соболем, Зиночка прямо влетела в гостиную, где слышались громкие голоса. На пороге Зиночка остановилась, как вкопанная, и даже попятилась назад, наступив на ноги m-lle Бюш. В зале происходила горячая сцена. Елизавета Петровна, с заплаканным, распухшим от слез лицом и раскустившейся на затылке прической, выкрикивала охрипшим голосом:

– - Заводить разврат в доме... держать любовниц на глазах у взрослых дочерей -- это подлость!.. Я сейчас же уезжаю... слышите, Игнатий Павлович?..

– - Лиза, Лиза... успокойся...-- бормотал Ромодин, напрасно стараясь поймать поднятую кверху руку жены.-- Ты сначала выслушай меня...

– - Если бы вы не были отцом этих несчастных детей... Мерзавец, мерзавец!..

На рояле стояла небольшая лампа и слабо освещала большую комнату. Елизавета Петровна в изнеможении хваталась одной рукой за крышку рояля, а другой потрясала в воздухе. Между роялем и этажеркой с нотами, лицом к стене, стояла горничная Дарья, и по вздрагивавшим плечам видно было, как она рыдала.

– - Вот жертва вашего разврата!..-- кричала Елизавета Петровна, указывая на Дарью.-- Вы ее погубили, Игнатий Павлович... А что будет с несчастным ребенком? Ни одной минуты не остаюсь здесь!

Заслышав крик, m-lle Бюш выскочила вперед и заслонила собою девушек, а затем, сообразив, в чем дело, быстро схватила их за руки и потащила в задний конец залы, в столовую. Ромодин оглянулся на легкий шум быстрых шагов и безсильно опустил руки.

– - Теперь вы довольны?..-- уже хрипела Елизавета Петровна, подступая к самому лицу мужа.-- Довольны?..