Поэтому и было сказано Кондратюку:

– Нашел работенку себе по специальности. Обрадовался. Любитель взрывные шарады разгадывать.

– Ну и что?
– притворно сердито ответил Кондратюк.
– Да, любитель, вам такого моего удовольствия не понять.

Лунников заметил:

– На байдарке тут можно патрулировать - и спорт, и служба.

И даже Должиков произнес в тон ему:

– Подземный патруль, на петлицах - летучая мышь. Буков перебрался за стенку к Кондратюку. Сказал:

– Вода прибывает!

Кондратюк, медленно и осторожно выпрямившись, спросил недовольным тоном:

– Ну и что?

– Наши могут не дойти.

– А чего им понизу топать? Вылезут из первого же люка, и все.

– Район сильно разрушенный - завалы, крышки люков не поднять.

– Ну, это их забота, - хмуро сказал Кондратюк, - а у меня тут свое. Смотри, вот провод к кольчужке далеко ведет, ходил я вдоль, конца нет, значит, где-то с дальней точки подрывная машинка. А это вот шнур, тоже конца не обнаружил, тянется в боковой ход, страховались, значит. Но еще одну штуку обнаружил - в полметра от пола поставлены взрыватели на предохранителях из кусков пиленого сахара. Если вода на этот уровень подойдет, сахар в воде растает, взрыватель сработает. Это у флотских манера на сахаре взрыватели ставить. Просто и надежно. Значит, со всех сторон, на все случаи тут продумано. А вот еще с часовым механизмом нашел, но он незаведенный, просто так стоял.
– Воскликнул гневно: - Это же все-таки надо такую бесчеловечность учинить! Ну, заложил бы взрывчатку под объектами, чтобы выборочно только наших побить, а то всех начисто потравить - и своих, и наших - изуверство окончательное. Сколько я всяких подлостей их только не обезвреживал: наших погибших на поле боя они минировали! Под подходящие для госпиталя помещения фашисты мины закладывали замедленного действия. Все было, но такого не попадалось.

– А теперь ничего здесь не осталось, что бы сработало?
– опасливо осведомился Буков.

Кондратюк сказал высокомерно:

– Стал бы я на рассуждение время тратить, если б все не зачистил. Добавил сердито: - Сейчас по линии бы пройтись и на обоих концах в засаду засесть.

– Теперь нельзя, - покачал головой Буков.
– Вода подпёрла. Надо выждать. Пойду проверю, как там Должиков в охранении.

Должиков стоял в боковом откосе уже по грудь в воде.

– Ну как?
– спросил Буков.
– Не утоп еще окончательно?

– Ну что вы!
– сказал Должиков.
– Я на стене смотрел отметки уровня, выше плеч не поднимается.

– А вдруг?

– Я же на посту!
– сказал Должиков.

– Это верно!
– согласился Буков.
– Пост - служба такая: умри, но не сойди.
– Помолчал, подумал и заявил решительно: - Пока я тебя с этого поста снимаю. Поскольку по высокой воде никто сюда, надо полагать, не сунется. А вот где Лунников, там склон сильнее, там и уровень ниже. Я тебя к нему напарником назначаю.

Лунников откликнулся во мраке плаксиво и не по форме:

– Ага, пришли - ну все! Хватил меня псих, хоть беги или об стену...

– Что-нибудь засек?

– Ничего! И вообще - ничего. Стоишь и думаешь: ни тебя и вообще ничего нет, - бормотал Лунников.

– Может, ты просто в помоях потонуть опасался?
– осведомился Буков. Так это напрасно, выше нормы уровень стока не поднимется, все равно голова будет наружу.

– Время я не понимал, время, - раздраженно твердил Лунников.

– Если сток высокий пошел, значит, утро, за ним день. Спадет вода ночь, - пояснил Буков.

– Вы побудьте здесь, - жалобно попросил Лунников.
– Ну хоть по одной скурим.

Он жался плечом к Букову и пытался объяснить свои переживания:

– Я ко всему на людях привык. Бой - он тоже на людях и в разведке, немец - тоже человек. А тут - один. А я один не могу, особенно когда думаешь, что ты окончательно один.

Буков согласился:

– Это верно, привычка у нас за войну отработалась - с кем-нибудь, но вместе, при другом и помереть, думаешь, не так уж страшно.
– Добавил утешающе: - Должиков с тобой побудет, временно, пока с той стороны вода спадет. У тебя тут обстановка посуше. По боковому ходу вода идет, а там перемычка поднимает.

– Спасибо, - сказал Лунников.

– Это я не для твоего удовольствия принял решение, а чтобы Должикова не утопить. Стоял в стоке по самые плечи и не жаловался.

– Я, Степан Захарович, подолгу один привык быть, - поспешил заверить Виктор.
– В погребе долго один при немцах жил, питался соленой капустой из кадки и сырую картошку ел, в капусте витаминов нет, а в сырой картошке их много.

– Значит, настоящий подпольщик, - уважительно определил Лунников.

– Нет, вначале я просто так, чтобы в Германию не угнали.

– А теперь добровольно, сам в Берлин пришел, - заметил Лунников.

– Я же в боях не участвовал, назначили переводчиком. А пленные, они совсем другие, будто никогда и не воевали против нас.

– Я сам немало их лично перевоспитывал, - сказал Лунников.
– Как дойдет до его ума, что ты его вроде как выручил тем, что прихватил, от войны избавил, сразу - геноссе. Ну, конечно, осаживаю. Нам геноссе те, кто рот-фронт, а он, если и не фашист, для меня все равно темная личность.

– Они считали, что мы низшие существа, а они высшие.