При жизни Вагрич производил впечатление спокойного, уравновешенного, уверенного в себе человека.

Тем более пронзительным был шок, когда внезапно пришло известие о его самоубийстве.

Конец 60-х. Возбужденный, суетливый коллекционер Александр Глезер показывает свое собрание. Первая увиденная мной (или первая запомнившаяся) картина Бориса Свешникова – оживший обнаженный труп не то залезает в гроб, не то вылезает из гроба («Мастерская гробовщика») – произвела удручающее впечатление. Это впечатление мешало мне долгие годы понять искусство одного из самых оригинальных художников московского неофициального искусства.

Начало 80-х. Квартира Свешникова. Старинная мебель. Картины. Иконы на стенах и в красных углах. Чай из круглого медного самовара. Немногословный художник. На произведениях и на значительном лице хозяина печать непросто прожитой жизни.

Итак, господа, Танатос!

Любовь с первого взгляда.

«Век-волкодав» забросил пылкого юношу прямиком из художественного училища сначала в одно гиблое местечко, затем в другое. С гнусными названиями (как следует из подписей под рисунками): «Ухтимжлаг» и «Ветлосян». Там-то нашему художнику Она и назначила первую свиданку. Там-то и завязались романтические отношения. Длиной в жизнь. Там-то и возникла любовь. Любовь жертвы к мучителю.

Подобно герою фильма Ингмара Бергмана «Седьмая печать», наш герой затеял партию в шахматы со Смертью. Смерть, пожав руку противника, не выпустила ее. И отныне водила пером художника, доводя его (свое) мастерство до совершенства.

У Свешникова есть картина: овраг, земля вперемешку со снегом; на переднем плане в правом углу – затерявшиеся очки. Соблазнительно представить: художник очки подбирает, надевает и, как ученый, взглянувший в только что изобретенный микроскоп, всматривается в новый потаенный мир. Скудный пейзаж оживает и заселяется.

Пространство, в котором происходит действие обнаруженного мира, более всего походит на Арканарское королевство из повести братьев Стругацких «Трудно быть богом»: хоть новая планета и напоминает средневековую Европу, это не прошлое. События происходят в данную минуту в параллельном мире. И смерть тут пахнет не брейгелевской чумой, а лагерем. Рисунки художника становятся хроникой событий на обнаруженной планете.

Тщета, нищета, скверна. Не тело, а бренная плоть. Не любовь, а блуд. Самоубийцы, виселицы. Крысы, волки в человеческом обличье. Покосившиеся лачуги, комнаты-пеналы, комнаты-колодцы, заборы, закутки, ямы. Не дороги, а сгнившие мостки. Лестницы, тропинки, карабкающиеся вверх по отвесной горе. Тернистые пути. Разруха. Кладбища, кресты, гробы, покойники, призраки…

Не руины как знак старого, неправильного мира в противоположность новому – правильному. А обветшалость без надежды. Нет и не будет света. Нет и не будет новой вести.

Нового завета.

Отбыв срок, художник вышел на свободу. Но как йог, который слишком далеко отпустил от себя душу и не сумел обрести ее вновь, так и Свешников не вернулся в современную жизнь.

Художник сменил диоптрии очков на стеклышки калейдоскопа. Верная подруга Смерть услужливо поворачивает трубу… и просится в соавторы.

Очередной поворот: стеклышки смещаются, и из частиц возникает новая комбинация, новый узор, новый образ, новая фата-моргана. Еще поворот, и новый мираж. Еще… еще… еще… Цепочка сюжетов бесконечна.

Утонченный декаданс «Мира искусства» пришел на смену Жаку Калло.

Каждый день рисовальщик достает чистый лист бумаги и фиксирует Ее деяния.

Тайна. Исторические костюмы, маски, цилиндры декольте, вуали, страусовые перья, плащи. Инкогнито. Духи. Духи прошлого (?). Утонченное распутство. Ритуалы. Магия. Транс. Гипноз. Безумие. Процессии. Тайные сообщества. Черепа. Скелеты, скоморохи. Проплывающее тулово. И опять же тени, кладбища, гробы, призраки.

Неспокойные воды Стикса. Задумчивый Харон.

Прохожий-наблюдатель.

Черточки, закорючки, зигзаги, штрихи, галочки оборачиваются вдруг мириадами глаз, мириадами лиц, мириадами пляшущих фигурок; пейзаж хихикает, гогочет, стрекочет, верещит, подмигивает и кривляется. («Приютт» – именно так: с двумя «тт» – 1998, «Река Стикс» 1998).

Призрак Джеймса Энзора бродит неподалеку.

Классическая смерть-скелет тут частая гостья. Празднует свой очередной триумф. Старушка разошлась вовсю, ни в чем себе не отказала.

Из-под пера нашего героя выходят рисунки, исполненные грации, изящества, грез, греха, тайны и колдовства. Мрачные, больные, изломанные, декадентские и в то же время притягательные, манящие и завораживающие.

Совершенные творения.

Икар и Дедал летали в «Мифах и легендах Древней Греции». Христианские святые парили в небесах в религиозной живописи. Оттуда парящие перебрались в живопись модернистов. Перевоплотившись в картинах Марка Шагала в самого художника и его героев. У Магритта – в левитирующих джентльменов в котелках и макинтошах («Голконда»)…