Речь пойдет о людях, которые сознательно себя позиционировали как гениев. Все нижеописанные персонажи, несмотря на ироническую интонацию, которую я себе позволяю в данном тексте, были и есть замечательные художники. И их работы украшают стены моего жилища.

Итак, культивировались следующие имиджи.

Анатолий Зверев практиковал образ гения-маэстро.

И постоянно демонстрировал свой блестящий дар. Творил искусство на глазах у зачарованной публики. Что ни сделает – все гениально. Плеснет краской на полотно – гениально. Плюнет на холст – гениально. Потому что родился гением. Художник надевал маску гения – носителя разудалой есенинской свободы.

То, что нельзя другим, можно гению. Потому что у него – поэта-художника – «всемирный запой, и мало ему конституций». Например, можно валяться в канаве вдрабадан пьяным («пускай я умру под забором, как пес…») или прыгать по нашему двору на четырех лапах, лаять и нападать на мою собаку Коку.

Образ Зверева постоянно мифологизировался. Чуть ли ни шепотом люди передавали друг другу информацию о том, что якобы сам великий Пикассо, как Державин Пушкина, благословил Зверева и назвал русским гением.

Со временем маска превратилась во всамделишную кожу.

Эрнст Неизвестный – гений-человечище. Гений-пророк. Говорил о себе: «Художник Дантова помола». Добавлял: «Вертикаль – Шекспир, горизонталь – Леонардо да Винчи. Место перекрещения – Эрнст Неизвестный!»

Гений, по нашему герою, – это величие замысла. Масштаб.

Создатель шедевра шедевров. Магнум опуса – скульптуры «Древо жизни» в 150 метров высотой.

Оказавшись на Западе, маэстро пребывал в образе гения в изгнании: страна, потеряв пророка, осиротела и терпит лишения. Призывает гения сжалиться над родиной и вернуться.

Неизвестный, бывало, рассказывал: «Однажды в душный летний вечер раздается звонок в дверь. Открываю. Андрей Вознесенский. Андрей с порога спрашивает: „Эрнст, когда ты вернешься?!“» У Эрнста имелись в запасе варианты: «Однажды в холодный зимний вечер… Евгений Евтушенко», «Однажды в тоскливый осенний вечер… Роберт Рождественский», «Однажды в теплый весенний вечер… Булат Окуджава».

Михаил Шварцман – гений-избранник.

Небеса выбрали нашего художника, чтобы через его искусство возвестить миру Божью весть. Весть спрятана в картинах-иературах. Картины-иературы – письмена Бога. Задание человечеству – расшифровать небесные ребусы, таящиеся в картинах художника. Чтобы обрести истину.

В момент, когда зритель расшифрует сообщение, мир будет спасен. Возможно, явится Мессия.

Шварцман – гений поневоле. Или по воле Божьей.

Образ гения у Владимира Янкилевского близок к образу Эрнста Неизвестного.

Та же идея масштабного высказывания. Что выражается в крупных (но незашкаливающих, как у Эрнста) размерах произведений. И в выборе значительных тем. Вот названия некоторых работ художника: «Экзистенциональные ящики», «Человек на фоне вечности», «Мгновения вечности», «Свет и тьма», «Анатомия души», «Атомная электростанция»…

Если Эрнст Неизвестный и Михаил Шварцман мыслили себя в компании Леонардо да Винчи и Данте Алигьери, то Янкилевский довольствуется Дмитрием Шостаковичем и Пабло Пикассо.

Янкилевский – страдающий гений. Творец со стигматами. Мир несправедлив к нему. По его словам, живет с «незаживающей раной в душе».

Эдик Штейнберг – малый гений. Художник пребывал всю жизнь в тени большего, чем он сам, гения – Казимира Малевича.

Образ художника-гения звучит эхом и в творчестве художника-примитивиста Леонида Пурыгина, который чувствовал себя не совсем уверенно в данном амплуа. И потому в каждом произведении, боясь, что зритель, не дай бог, забудет, напоминал, что данную картину написал Леня Пурыгин Гениальный из Нары.

Дмитрий Лион – гений-чудак. Не от мира сего. Изобретатель «медитативных лакун» делил свое время между творчеством и игрой в шахматы. Если находился в Москве, играл в шахматном клубе сада «Эрмитаж», если в Париже – в Люксембургском саду. Гений-чудак был рассеян и нерешителен в жизни. Лион обозначил свою гениальность и в одежде. Подруга связала ему берет а-ля Рембрандт, который маэстро никогда не снимал.

Среди прочих гениев стоит отметить художника Владимира Вейсберга – гения-безумца. Создателя мерцающего, тающего белого пространства.

И художника Василия Ситникова – гения-юродивого.

В середине 70-х противоположный гению образ «маленького человека» начал разыгрывать Илья Кабаков (подробнее в следующей главе). У которого тотчас возник идеологический конфликт с коллегами.

Шварцман говорил про Кабакова: «Искусство, которое можно рассказать по телефону, не искусство». Кабаков говорил про Шварцмана: «Ангела нельзя схватить за ж…»

Гениями, как мы уже знаем, рождаются. Счастливчика выбирают высшие силы. Он уникален. Единственен. У гения не может быть соавторов. По определению. Ангел не трубит в две трубы.