Дворец молчал, паника среди граждан становилась все более ощутимой. Люди запасались провизией и оружием, многие спешно покидали столицу.

В казармах солдаты негодовали от того, что их начальство продолжало молчать. Их храбрые сердца рвались на передовую, подпитываемые праведными огнем мести - у многих из них были друзья и родные среди погибших на границе.

Три дня Валентайн продолжал рвать на себе волосы. Он почти не спал, с его высочества спал весь лоск наследного принца империи. Он смотрел карты, читал отчеты и отчаянно ждал вестей от разведки и своих шпионов.

– Нельзя больше медлить, иначе мы окажемся в кольце, - говорили генералы, но конкретности в их словах не было.

Он боялись за свои нагретые места, купленные или унаследованные генеральские погоны.

Принц стукнул кулаком по столу с картой континента в бессилии.

– Прикажите пригласить во дворец генерала Астигара. Приведите его любой ценой.

Знал ли принц, что, когда просишь кого-то об одолжении, нужно не просто поступиться гордостью, но и показать свою искренность?

Когда в гостиную, в которой присутствовали принц и генералы, вошел Аррон, все пространство словно преобразилось. Будто стало светлее, словно солнце взошло, разогнав угрюмость всех собравшихся.

Валентайн непроизвольно выпрямился, сталкиваясь взглядом с мужчиной, которому он желал смерти. Но сейчас только он мог им помочь. Счеты можно свести и позже, когда Шаринварду не будет грозить опасность уничтожения.

– Всем выйти! – ни за что третий принц не будет унижаться на глазах у посторонних.

Мужчины быстрой цепочкой покинули совещательную комнату, в которую превратилась одна из многочисленных гостиных дворца.

На несколько секунд воцарилась тишина. Мужчины оценивающе оглядывали друг друга, и, если в янтарных глазах Аррона сквозила насмешка, словно он услышал забавную шутку и теперь ждет продолжение анекдота, то в очах третьего принца читалась надменность и молчаливый упрек. Совершенно без всяких на то оснований: вряд ли во всем, что произошло за последние три дня был хоть грамм вины генерала, а уж в том, что принц оказался некомпетентным в вопросах войны и плохо слушал учителя на уроках по военному делу в детстве и подавно.

– Что же вдруг понадобилось его высочеству наследному принцу, что он позвал меня во дворец посреди ночи? Нет, приказал доставить, поскольку на приглашение есть право ответить отказом, - прервал молчание Аррон Астигар, не щадя своего оппонента.

– Хватит паясничать, у меня нет время извиняться за беспокойство в неудобный час, - отрезал Валентайн, который понятия не имел о том, день на дворе или ночь. Он уже успел потерять счет времени.

– Началась война, ваша помощь требуется на передовой.

– И что с того? Я не ваш подданный, не житель Шаринварда и не генерал армии этого государства, - пожал плечами Аррон.

Каждое его слово сочилось сарказмом и неотвратимой истиной.

Неприязнь принца была взаимной.

– Я приказываю вам.

– У вас нет права мне что-либо приказывать, - спокойно ответил Аррон, рассматривая выходящего из себя третьего принца сверху вниз.

Валентайн хотел сплюнуть под ноги гостю. Кто из них тут принц? С какой стати он должен лебезить перед каким-то воякой?

– Следите за своей речью, вы говорите с наследным принцем, как успели заметить!

– А что, наследный принц всемогущ, я должен пасть ниц перед его величием? В таком случае не понимаю, что я здесь делаю, разве может принц нуждаться в моей скромной помощи?

Глядя на усмешку на лице Аррона и его горящие уверенностью и самодовольством глаза, Валентайн хотел взять меч и вонзить его в тело это мужчины. Но сдержался.

Если бы Аррон слышал его мысли, то громко рассмеялся бы над его слепой верой в то, что принц сможет не то, что ранить его, а поднять меч в его направлении.

В глазах Аррона третий принц был не более чем слабаком, ребенком, одевшим отцовский мундир, пришедшийся не по размеру. И эта глупая бравада выглядела, как угодно, но не устрашающе и должного эффекта не возымела.

Валентайн зарылся пятерней в сальные волосы и вздохнул. Кого он обманывает? Его положение можно понять невооруженным взглядом. Пусть принц и не мог прощать ошибки, совершенные другими людьми – о своих проступках он забывал быстро – он был хорош в притворстве. Ну, так он считал. И поступиться на время гордостью, чтобы потом растоптать протянувшего ему руку помощи для него не было чем-то особенным.