— Значит, я права, Ник. Значит, это все ты. Скажи, зачем? Тебе ведь не нужны деньги, я знаю. Тебе так нравится, когда из-за денег люди готовы унижаться?

Он молчит, и выдержка полностью меня покидает. Ловлю его руки, заглядываю в глаза, и как ни стараюсь, голос все равно дрожит.

— Что с тобой случилось, Ник? Почему ты стал таким? Куда делся тот Никита, которого я любила?..

Из его грудной клетки вырывается хрип, мои руки в один миг оказываются заведены за спину. Топольский толкает меня к скамейке, прижимает ногами, и я бы точно упала, если бы он не держал меня за запястья.

— Не вздумай. Не вздумай туда лезть, поняла? Это в школе были игры, здесь не играют, здесь охотятся. И чем быстрее ты свалишь, тем проще будет всем.

Скамейка больно давит на лодыжки, я пытаюсь отодвинуться и подаюсь к Никите. Он стоит, широко расставив ноги, и я чувствую, как мне в бедро упирается каменный ствол.

Мы это оба чувствуем.

Так и раньше было, когда мы целовались, и Никита прижимался ко мне, я чувствовала, как у него каменеет в паху. Однажды он даже потянул мою руку и накрыл ею свой член. Он показался мне таким твердым и большим, что я испугалась. Отдернула руку и покачала головой.

Никита больше не настаивал, он так бережно относился ко мне. Бережно и внимательно. Что же с ним случилось?

Ник опускает глаза вниз, я тоже смотрю, как топорщится ткань спортивных шорт. Одновременно поднимаем глаза и встречаемся взглядами.

— Ты даже не представляешь себе, каким я стал, Маша, — говорит он хрипло. — И лучше тебе этого не знать. В последний раз предупреждаю, убирайся вон.

Он отталкивается от меня, наклоняется чтобы взять бутылку с водой и пьет, поставив колено на скамейку. Стоит спиной к команде, чтобы им не было видно. Упирается в колени руками и глубоко дышит, я знаю, он так пытается справиться с возбуждением.

— Я на сегодня все, парни, дальше без меня, — Топольский стягивает мокрую от пота и воды футболку, вытирает лицо и идет к выходу из поля.

А я спасаюсь бегством. Два года назад мы с Никитой так и не дошли до более откровенных ласк, чем поцелуи. И я понимаю, что в этом мое спасение. Если только поцелуи мне так трудно забыть, то что бы я делала, если бы позволила ему больше?

У меня сегодня по графику душевые и раздевалка. В техпомещении переодеваюсь в рабочую спецовку и складываю моющие средства в тележку. Раздевалки моя самая нелюбимая отработка. Зато самая денежная.

Добросовестно вымываю женскую половину и иду в сторону мужской. Еще не доходя до дверей, слышу низкий голос, затем негромкий стон.

— Эй, уборка пришла, — предварительно стучу по двери костяшками пальцев.

Я все понимаю, но до закрытия час, и мне не засчитают баллы за некачественную уборку. Тут одни зеркала протирать минут двадцать.

Распахиваю дверь и застываю.

В раздевалке Никита и Лия. Она стоит перед ним на коленях и старательно засасывает его член. Он без футболки и в расстегнутых джинсах. Явно после душа, волосы влажные, по ним капельками стекает вода.

Никита поворачивает голову, наши глаза встречаются. Совсем как недавно на стадионе. Хочется убежать, но ноги будто прирастают к полу.

— Ты... Так и будешь смотреть? — хрипит Никита, глядя на меня в упор. В груди разгоняется тупая боль, из глубины поднимается волна жара и ударяет по щекам изнутри. Мне кажется, они по-настоящему горят, так больно.

Любому ясно, что тут нет никакой Игры. И никаких «полных прайсов». Лия даже причмокивает от удовольствия.

Отворачиваюсь и затаскиваю тележку, чувствуя на себе прожигающий взгляд. Как ни стараюсь себя убедить, что мне все равно, ничего не получается.

Мне не все равно. Мне хочется схватить Лию за волосы и оттащить от Никиты, а его самого отхлестать мокрым полотенцем, которое небрежно брошено рядом на стуле.

Мир угрожающе расплывается, но я ни за что не позволю себе разреветься перед Топольским. Делаю над собой усилие, сглатываю и говорю с деланым безразличием:

— Давайте быстрее, у меня из-за вас весь график сбивается.

— Подождешь, — цедит Никита, не сводя с меня злого, колючего взгляда.

Дергает Лию за волосы, собранные на затылке, и начинает с остервенением вколачиваться в ее рот. Она беспомощно хватается за его ноги, за ремень на джинсах, а его лицо искажается гримасой, которая меньше всего похожа на удовольствие.

Почему я на это смотрю, не знаю. Мазохистка, наверное.

Сжимаю в руках салфетку для стекол и бутылку с моющим средством. Ладони потеют, хочется их вытереть, но как это сделать в резиновых перчатках?

?????????????????????????? Я не догадываюсь, я точно знаю — Топольский сейчас сливает в Лию то возбуждение, которым упирался в меня на стадионе.

От этого делается еще хуже. Чувствую себя фотографией в порножурнале, на которую каждый может передернуть. Никита вдавливает Лию в свой пах так, что она упирается в него носом. Затем резко отстраняется, обтирает член ее волосами и застегивает джинсы.