— Я слышал, администрация в этом сезоне задалась целью выиграть кубок, — пожимает плечами Саймон. — Вот и капитана нового специально переманили.

— Я слышала, его год уговаривали, — вспоминаю подслушанный в столовой разговор. — Теперь придется менять расписание.

Саймон с досадой соглашается. Уже прощаясь, спрашивает:

— Может, завтра с утра побегаем?

— Посмотрим, мне еще надо в библиотеку, — машу ему на прощание и иду в сторону учебного корпуса. Она работает до восьми, у меня целых два часа.

?????????????????????????? В помещении библиотеки тихо и прохладно. Мне нравится, как здесь пахнет, жаль, что за отработку в библиотеке засчитываются очень низкие баллы. Я бы с удовольствием здесь поработала, но это если бы у меня была оплачена как минимум половина обучения. А так моя участь — кафе и раздевалки.

Кроме меня сейчас в читальном зале никого. У меня не так много времени, поэтому погружаюсь в книгу с головой. Совсем не слышу шаги и не сразу замечаю нависающий надо мной силуэт.

Поднимаю голову и с трудом удерживаюсь от удивленного вскрика, потому что передо мной, уперевшись одной рукой в стол, а другой в спинку стула, стоит Никита.

Глава 5-1

Мы сцепляемся взглядами. Впиваемся друг в друга, его взгляд прожигает во мне целые сквозные отверстия с оплавленными краями.

Мы оба молчим, просто смотрим. Ловлю себя на том, что впервые так хорошо вижу его вблизи без всяких линз и увеличительных стекол очков.

Хочу еще ближе. Еще глубже.

Медленно поднимаюсь, несмотря на подрагивающие коленки. Теперь наши лица прямо напротив. Фокусируюсь на зрачках, вижу каждую линию радужки, каждый излом.

У него красивые глаза. И всегда были красивые, я это знала даже когда была слепая.

Как давно я его не видела.

Недавняя встреча не в счет, вокруг нас было слишком много народу. А сейчас мы одни, и каждая клеточка тела кричит, узнавая в нем того, моего Никиту.

Пусть он сменил парфюм и стрижку, он по-другому пахнет и по-другому укладывает волосы. Пусть его глаза смотрят холодно, и в них больше нет ни восхищения, ни желания. Пусть его губы плотно сжаты, и он больше не говорит, что когда он со мной, мне нечего бояться.

Я все равно узнаю его по дыханию, по стуку сердца в грудной клетке, которая стала заметно шире. Как я могла думать, что я его забыла?

Мне для этого надо было срезать нервные окончания, вычистить память, заменить рецепторы.

Поменять меня на кого-то другого. Внутри меня должна быть другая девушка, которая не знает, какие у него шероховатые пальцы, какие твердые мышцы, какое горячее дыхание.

Господи, как же я оказывается соскучилась...

Рука сама непроизвольно тянется к его лицу. Кожа на пальцах горит. Если я прямо сейчас не прикоснусь к нему, то умру.

— Ник, — шепчу чуть слышно и даже делаю попытку улыбнуться, — Никита...

Рука, перехваченная за запястье металлическими тисками, прижимается к столу. Никита нависает надо мной, наши лица почти соприкасаются.

— Ты завтра же заберешь документы и свалишь отсюда, поняла?

Если и есть более эффективные методы сбрасывания на землю с розовых сопливых облачков, то Топольскому они точно известны.

— Отпусти, мне больно, — шиплю, пытаясь вырвать руку. — Я не собираюсь забирать документы.

— Еще раз. Завтра тебя не должно быть в университете, — он втягивает воздух через ноздри, и я вполне допускаю, что он может меня задушить.

— Что ты о себе возомнил? — зло дергаю руку, но он толкает меня к столу, и я больно ударяюсь об столешницу задом. — Почему я должна уходить?

— Потому что нам двоим здесь слишком тесно, — хрипит он, нависая надо мной.

— Вот ты и уходи. Мало тебе мажорских универов? — пячусь возмущенно. — А я буду учиться здесь.

— Не будешь. Я все равно тебя отсюда выдавлю.

— Кто ты такой, чтобы мне указывать? — задираю вверх подбородок.

Упираюсь руками в нависающую надо мной грудь. Теперь мне самой противно оттого, как меня вело еще несколько минут назад.

Нет никакого «моего» Никиты. А может, и никогда не было. В груди жжет обида, вместе с дыханием вырываются всхлипы.

Он может позволить себе любой вуз мира, даже самый престижный. Почему уходить должна я? Разве это справедливо?

И меня прорывает.

— Почему, Топольский? Тебя год уламывали перейти в эту команду. Ты согласился только сейчас мне назло, чтобы меня отсюда выжить?