— Слушай сюда, паскуда. Ты хоть знаешь, что вы натворили?

— Кто вы такие? Чего надо! Почему на нас? — Несчастный все еще не пришел в себя. Мицугу ловко заломила ему руки за спину, безымянный здоровяк связал их.

— Сам-то как думаешь? Что было несколько дней назад? Боевой вертолет, нападение — припоминаешь?

— Я все расскажу! Нам Вербицкий велел…

Отвесил поганцу затрещину. Бедолага застонал: кажется, проняло даже сквозь всю мощь обезболивающего.

— Мы от Вербицкого, сукин ты сын! Вы наследили, теперь мы прибираем. За вами и вас. Смекаешь?

Чудом уцелевший глаз, залитый слезами, осматривал нас, будто не веря в случившееся. Из глотки рушинника лился собачий скулеж.

— Сжечь все, что тут есть.

— А этого? В плен? — здоровяк обладал невероятным свойством пугать одним лишь своим видом. А от голоса и вовсе кровь стыла в жилах.

— На кой он нам? Пристрели, только не здесь. И так мне всю рубаху кровью заляпали. Выведи его вон туда…

Мицугу бесцеремонно раскладывала зажигательные снаряды. Проверили несколько раз: в округе не было бездомных. Заброшенный дом, куда никто не заглядывал годами. Отличное место для укрытия они выбрали, ничего не скажешь. Другим группам везло больше: террористы окапывались поближе к бедняцким кварталам. Прятались в Нижнем городе. Одна ниточка вела к другой, но я знал одно: перед нами мелкие сошки. Те, кто сидят повыше и смотрят подальше, торчали явно не здесь.

И вряд ли захотят возвращаться в ближайшем будущем.

Здоровяк вернулся ровным счетом через мгновение. Потер ушибленную скулу, покачал головой. Сплюнул кровью.

— Ты в порядке?

— Порядочней видали. Этот паскудник мне локтем засадил. Чуть зубы не выбил. Чудом не пристрелил.

— Сделал, как и с другими?

— Умчался, поджав хвост, никогда не видел, чтобы человек так бегал. Клянусь, пусти его со мной на Олимпиаду, все медали по бегу возьмет.

Мы рассмеялись над бестолковой шуткой. Мицугу чиркнула зажигалкой, словно говоря, что нам тоже лучше уходить…

Меня трясли за плечо.

— Максим? — Белка пыталась добиться от меня внимания.

— Извини, задумался…

— Что хоть в мире происходит? Ты так и не сказал по поводу рушинников. Что с ними?

Пожал плечами, раздумывая, что рассказать: правду или ее часть? От рыжеволосой штурмовика у меня секретов не было, потому выбрал второе. Секретов нет, а вот опасения за ее жизнь есть…

— В городе объявлены чрезвычайные меры. Всех осматривают, досматривают. Ищут место, откуда поднимался вертолет…

— Не найдут. — Белка скривила рожицу. — Они же вертолет у Вербицкого взяли.

— Откуда знаешь?

Девчонка запрокинула голову, прислонилась спиной к спинке кровати.

— Подумай сам, кому еще под силу доставить сюда что-то подобное? И прятать. Знаешь, почему не найдут? Просто никто не решится обыскивать его вертолетные площадки. А у него их в городе около десятка. И это только те, о которых мы знаем.

Ириска вторила ей, кивала — да, все, мол, так и есть!

Занятно. Не то чтобы я не знал, от кого у рушинников появилась эта игрушка, но вот мысль о личных вертолетных площадках мне нравилась. Следует их как-нибудь проверить…

— Мне одна из медсестричек рассказывала, что в городе чуть ли не война началась.

Кивнул: было такое. Меры, принятые Императором, играли нам на руку. Верхушка рушинников, столкнувшись с нашим напором, обрушилась на заводы Вербицкого. Надеялись вбить клин разногласия в их отношения, а получилось лучше, чем задумывалось. Выбили почву из-под ног, подмочили фундамент империи — и она вмиг зашаталась.

Раньше старик был любимым гостем в любом месте, где только появится. Сейчас обратился в проклятого, чумного человека: за ним по пятам из-за каждого угла следовали «преданные» рушинники. Хотели воздать почести за былую дружбу, что приводило к кровавым разборкам. Охранные агентства, раньше принимавшие от Вербицкого сытные заказы, начали раздумывать над тем, что покойникам деньги ни к чему.

— А что еще интересного расскажешь? — Белке хотелось со мной как можно больше разговора. Я улыбнулся, заглянул ей прямо в глаза, спросил в ответ:

— Тебя скоро выпишут?

Девчонка поджала ноги, обхватила колени руками.

— Не знаю. А что, скучаешь? — одарила самой милой улыбкой, которую только видел в своей жизни. Она вдруг изменилась в лице, подсела ко мне ближе.

— Ко мне девчонки приходили.

— Да? Когда? — Вот же ж! А меня кендерши не пускали, что за дискриминация?

— Дня два тому назад. Вон, видишь? — На журнальном столике стояла початая упаковка йогурта. — Они сказали, что ты собираешься идти дальше.

— А ты хочешь меня остановить? — улыбнулся, заранее зная, что у нее не получится. Она лишь покачала головой в ответ:

— Хочу пожелать тебе удачи…

Выходил в приподнятом настроении. Точно так же, как и забрался: через окно. Мягко опустился, ботинки чиркнули по свежему снегу. Выдохнула недовольный дворник: прыгают тут всякие, а ей убирай…