К примеру, почти до середины 19-го века, т. е. до официального окончания Кавказской войны, армянские купцы использовали во время дальних переходов через Кавказские горы с обозами своих товаров именно подобную кунацкую сеть. Кунаки встречали их ещё на подходе к аулу или селу и сопровождали до границ следующего дружественного селения. Пользовались такими связями и осетины, и вайнахи, и черкесы…

В этой связи интересным и характерным примером куначества в данный период выступает дружба сотника Андрея Леонтьевича Гречишкина и старшего князя темиргоевского племени Джембулата (Джамбулата). Андрей, выросший в семье линейного казака станицы Тифлисской, уже в молодом возрасте снискал уважение старших товарищей, его имя народная молва носила с пиететом. По другую сторону Кавказской кордонной линии гремела слава князя Джембулата, которого считали лучшим воином Северного Кавказа.

Когда до Джембулата дошли слухи о молодом и отважном сотнике Гречишкине, он решил познакомиться со своим врагом лично. Опять же через кунаков, лазутчиков и негласные каналы связи удалось устроить встречу в заболоченных и потаённых местах реки Кубань. Два мужественных человека после недолгого разговора, как говорится, прониклись. Вскоре они стали кунаками. Гречишкин и Джембулат тайно ездили друг к другу в гости, на христианские и мусульманские праздники обменивались подарками, оставаясь при этом неумолимыми врагами на поле боя. Друзья делились всем, кроме политики и службы. При этом и в стане темиргоевцев, и в казачьем войске все знали об этой дружбе, но никто не смел их упрекнуть.

В 1829 г. во время пресечения набега горцев казачий отряд под руководством сотника Гречишкина понес крупные потери. Погиб и сам сотник. В ходе боя был зарублен и его кунак — Джембулат.

К сожалению, войны XX — XXI веков практически не знаю подобных примеров. Войны будущего…

7

Особенности военных действий

1) Соединениям Отдельного Кавказского корпуса приходилось вырабатывать собственные приемы, приспособленные к местным условиям. Стандартная для европейских кампаний тактика залповой стрельбы в определенном направлении без собственно прицеливания на Кавказе не срабатывала, так как здесь противник не действовал плотными колоннами, а пехоте приходилось отражать атаки горской конницы и бороться с разбросанными огневыми точками.

2) Если в европейских войнах самой опасной частью боевых действий считались наступление и штурм вражеских укреплений, то в кавказских условиях гораздо большие потери войск ожидались всегда во время отступления от цели похода.

3) Походный порядок отряда на Кавказе также имел свои особенности, здесь не годились обычные колонны, так как в силу постоянной угрозы нападения горцев было необходимо постоянно иметь боевое охранение, выстраивать солдат в каре и держать обоз в центре этого построения. В авангард обычно назначался один батальон пехоты при двух орудиях; за ним на расстоянии ружейного выстрела шла главная колонна, в середине которой располагались обоз и артиллерия; замыкал все это арьергард того же состава, что и авангард. Со всех сторон этот отряд окружали четыре стрелковые цепи с небольшими резервами. Такой способ передвижения по горам солдаты образно называли «водить колонну в ящик».

4) Горцы, сравнительно, несли потери гораздо меньше русских, потому что они были вооружены нарезными винтовками, которые стреляли и дальше, и вернее наших весьма плохих кремневых самопалов. К тому же горцы были искусные стрелки, приучаясь к стрельбе чуть ли не с детства, нашим же солдатам некогда было учиться стрелять, и искусство заменялось огромным количеством выпускаемых патронов на каждый горский выстрел. Затем, горцы искусно умели пользоваться местностью и действовать врассыпную; русские же солдаты должны были действовать массами. Горец легко одет, без всякой ноши, быстро мог переменять место; наши же солдаты, с тяжелым боевым снаряжением, зачастую с шестидневным сухарным запасом, шанцевым инструментом, должны были двигаться медленно.

5) «кавказцы» предпочитали не вести с горцами перестрелку, в которой они были в заведомо проигрышной ситуации, а вступать в ближнюю схватку, при этом у кавказских солдат выработались специфические приемы рукопашного боя — они не имели ни желания, ни особой возможности тренироваться в правильном штыковом бое. Как писал РА. Фадеев, кавказец «больше бьет прикладом в голову, чем колет; только первая шеренга встречает неприятеля штыками, другие по большей части сейчас же переворачивают ружье», используя его как дубину. Обьяснение этому можно найти в том факте, что подавляющие число нижних чинов русской армии было бывшими крестьянами, у которых движения, соответствующие хозяйственным работам (которыми им и на Кавказе приходилось много заниматься), закрепились на подсознательном уровне, поэтому они и составили базовую основу рукопашного боя кавказцев, у которых во многом искусственные навыки штыкового боя просто не могли быть отработаны до нужной степени автоматизма. Даже кулак в схватках с горцами оказался неожиданно эф-фективным оружием. На это указывал, например, М. Я. Ольшевский, который писал, что "приклад и даже кулак повергал чеченца наземь замертво. «О, урус крепкий человек, большой рука у него, — говорили чеченцы, поднимая вверх сжатый свой кулак».

6) В условиях горной партизанской войны традиционный устав и проверенные тактические приемы показали свою полную непригодность. Приходилось действовать небольшими отрядами, состоявших из мелких соединений всех трех основных родов войск и представлявших собой что-то вроде армий в миниатюре. В таком отряде было обычно немного артиллерии. Батарея в этих случаях считалась высшей тактической единицей, часто же обходились одним взводом, а то и одним-двумя орудиями. Это приводило к неприятной для высших артиллерийских офицеров ситуации, когда они оставались вне своих прямых обязанностей. Э. В. Бриммер писал в своих мемуарах по этому поводу: «Кто служил в артиллерии, тот должен мириться с двусмысленной, неопределенной ролью штаб-офицера в деле: смотреть и ничего не делать, видеть ошибки и не иметь средств исправить их; словом, быть паразитом». Впрочем, в условиях Кавказа во главе экспедиционного отряда по воле обстоятельств мог стать офицер из любого рода войск, даже саперных, если он в данный момент оказывался старшим в чине, поэтому всем приходилось на практике овладевать навыками командования «чужими» родами войск. .

8 О Наркотиках в России в 19 — начале 20 веков

Гашиш Серебряного века

В русской литературе тема наркотиков робко появляется в середине девятнадцатого столетия. В качестве примеров часто приводят судьбу художника Пискарёва в «Невском проспекте» Н. В. Гоголя или не бросающееся в глаза употребление (с лечебными целями) Анной морфия в романе Толстого «Анна Каренина». Впрочем, во второй половине XIX века было издано и такое необычное произведение, как поэма Арсения Голенищева-Кутузова (1848–1913) «Гашиш» (1875), где в отчетливо ориенталистском контексте (подзаголовок поэмы — «Рассказ туркестанца») возникает образ наркотика как средства для «спасения от тягот земных», предназначенный для маргинальных слоев населения, чью жизнь еще не изменила цивилизация. Но, несмотря на идеологическую направленность поэмы (граф Голенищев-Кутузов всегда был монархистом), в ней едва ли впервые столь подробно описывается действие наркотического средства.