Трудно узнать, как выглядят для птиц все эти крапурные, зелпурные и прочие неспектральные переходы, говорит Стоддард. Как скрипачка, она знает, что две одновременно взятые ноты могут прозвучать как отдельные, а могут слиться в совершенно новый тон. Как же, если воспользоваться этой аналогией, колибри воспринимают крапурный – как сочетание красного и ультрафиолета или как совершенно новый самостоятельный цвет? Выбирая, к какому цветку направиться, «объединяют ли они крапурные с красными или считают их отдельными категориями?» – размышляет Стоддард. Крапурный от чисто красного они отличают, «но я не могу сформулировать, каким он им представляется».

Птицы – не единственные тетрахроматы. Четыре типа колбочек есть и у пресмыкающихся, насекомых и пресноводных рыб, включая банальных аквариумных{248}. Двигаясь во времени вспять от современных тетрахроматов, ученые пришли к выводу, что первые позвоночные тоже, скорее всего, имели по четыре колбочки{249}. Млекопитающие – возможно потому, что поначалу все они были ночными, – две из этих предковых четырех утратили, став дихроматами. Но динозавры, под ногами которых они шныряли, почти наверняка обладали тетрахромазией и «видели множество классных неспектральных оттенков», по мнению Стоддард. Забавно, что на иллюстрациях и в фильмах динозавров очень долго раскрашивали в тусклые серо-буро-болотные тона; только недавно художники стали расцвечивать их яркими красками, вдохновившись осознанием, что динозавры – это предки птиц. Но даже это созданное трихроматом колористическое буйство – лишь бледная тень того великолепия, которым, вероятно, щеголяли и которое воспринимали динозавры.

Большинству из нас гораздо проще представить себе собачье цветовосприятие, чем птичье (или динозавровое). Если вы трихромат, дихромазию можно смоделировать с помощью приложения, убирающего определенные цвета. Можно смоделировать даже цветовосприятие другого трихромата (например, пчелы), наложив их сине-зелено-ультрафиолетовую схему на нашу красно-зелено-синюю. Но воспроизвести цветовосприятие тетрахромата для трихроматического глаза невозможно. «Нас часто спрашивают, нельзя ли изобрести какие-нибудь очки, позволяющие человеку различать эти неспектральные цвета. Было бы здорово!» – делится Стоддард. Отыскать крапурный и зелпурный на птичьих перьях с помощью спектрофотометра можно, но ведь потом нужно передать их с помощью нашей гораздо более скромной палитры. Четыре просто не умещаются в три. Как ни досадно, большинству из нас никак не хватит воображения представить, как многие животные выглядят в глазах друг друга и насколько разнообразно их цветовосприятие.

Красный почтальон порхает на редкость томно, даже для бабочки. Он часто-часто трепещет крыльями, но, как ни странно, почти не двигается с места, словно изо всех сил старается никуда не попасть. Такую невозмутимость легко понять: для врагов он ядовит, о чем предупреждает его яркая красно-желто-черная раскраска, поэтому спасаться от хищников на всех парусах ему не нужно. Однако для человеческого глаза ничего отталкивающего в его окраске нет. В оранжерее города Ирвайн, штат Калифорния, вокруг меня перелетают с одного красно-оранжевого цветка лантаны на другой десятка два этих бабочек. От их жизнерадостных оттенков и мягких движений мир становится одновременно красочнее и безмятежнее. Латинское название этой бабочки Heliconius erato подходит ей как нельзя лучше: в древнегреческих мифах гора Геликон была обителью муз и источником поэтического вдохновения, а имя Эрато принадлежало музе любовной лирики.

Одна бабочка эрато садится на побег лантаны, подворачивает брюшко и откладывает крошечное золотистое яйцо. Пять других, расположившихся в рядок на соседнем листе, медленно раскрывают и закрывают крылья. Еще одна устроилась на дисплее системы климат-контроля оранжереи, который сейчас показывает 36 °C и 59% влажности. Да, джинсы надевать не стоило. Одетая куда более уместно Адриана Бриско обводит взглядом оранжерею и расплывается в улыбке. Это ее детище – работа и отдушина, место, куда она приходит за счастьем и покоем. «Мне тут нравится, – говорит она мечтательно. – Сразу видно, почему столько ученых посвятили этим бабочкам свою научную карьеру».

По всей Центральной и Южной Америке эрато обычно обитают бок о бок со своей близкой родственницей – Heliconius melpomene, названной в честь музы трагедии Мельпомены. Оба вида ядовиты, и каждый подделывается под другой, чтобы враг, научившийся избегать одну из бабочек, не трогал и другую. В пределах каждой местности эти два вида похожи как две капли воды, но, если рассматривать весь ареал в целом, мы обнаружим множество вариаций{250}. В районе перуанского Тарапото у обеих бабочек имеются широкие красные «перевязи» на передних крыльях и желтые полосы на задних. Однако в каких-нибудь 150 км оттуда, в Юримагуасе, у обеих вместо полос на переднем крыле – красное основание и желтые кляксы, зато заднее покрыто тонкими красными полосками. Просто не верится, что эрато из двух соседних областей принадлежат к одному и тому же виду, а эрато с мельпоменой, обитающих в одной области, практически не различить. В оранжерее у Адрианы могло летать много и тех и других, но я бы об этом не догадался. Как же не путаются сами бабочки? В конце 1990-х гг., когда Бриско только начала изучать геликоний, ответа на этот вопрос, к ее изумлению, никто не знал. «Казалось бы, учитывая, что мы имеем дело с таким визуально эффектным животным, да еще настолько популярным, кто-нибудь давно уже должен был обратить внимание на его глаза», – недоумевает она.

Большинство бабочек – трихроматы. У них, как и у пчел, три опсина с максимальной чувствительностью к ультрафиолету, синему и зеленому, так что они различают цвета в диапазоне от красного до УФ. Однако в 2010 г. Бриско обнаружила, что у геликоний есть два существенных отличия от прочих родственниц{251}. Во-первых, они тетрахроматы. В дополнение к обычным синему и зеленому опсинам у них имеется два УФ-опсина, которые выдают пиковый сигнал в ответ на волны разной длины. Во-вторых, если у родственных им бабочек узоры на крыльях желтые, то у геликоний – желпурные (того самого неспектрального цвета, представляющего собой смесь УФ и желтого). Эти две особенности взаимосвязаны. Два УФ-опсина дают геликониям возможность дробить ультрафиолетовую часть спектра на более тонкие оттенки и различать очень близкие градации УФ-цветов. Благодаря окраске крыльев в эти цвета, они лучше отличают своих сородичей от тех, кто под них подделывается. Даже птицы с их единственным УФ-опсином не видят, судя по всему, разницы между желтым и тем оттенком желпурного, который используют эти бабочки{252}.

Впрочем, разницу эту не видят и самцы эрато. В 2016 г. студент Бриско Кайл Маккуллох выяснил, что тетрахромазией у эрато наделены только самки, а у самцов всего три колбочки{253}. У них есть ген, отвечающий за второй УФ-опсин, но по каким-то причинам они подавляют его синтез. Совсем как у беличьих обезьян, у самок эрато имеется дополнительное измерение цветовосприятия, которого нет у самцов[86]. Мы с Бриско наблюдаем в ее оранжерее за двумя спаривающимися эрато. Их брюшки смыкаются, а потом самка, не дожидаясь, пока они расцепятся, взлетает вместе с прилепившимся к ней самцом. Они порхают как одно целое, ненадолго соединенные гениталиями, но навеки разделенные умвельтами.