В гипотезах Пейна и Кларка все еще хватает пробелов. Судя по всему, у синих китов поют только самцы, и, если с помощью инфразвуковых сигналов они действительно общаются между собой или прокладывают путь в океане, как без этого обходятся самки? Кроме того, существует вопрос пропорций. Длина волны у ноты частотой в 20 Гц составляет 75 м, а это значит, что расстояние между двумя пиками давления будет вдвое или втрое больше длины самого крупного синего кита или финвала. У величайших великанов планеты возникает та же проблема, что и у крошечной мухи-тахины Ormia: их сигналы должны звучать практически одинаково в обоих ушах, а значит, определить, с какой стороны находится их источник, не получится{592}. «Казалось бы, это невозможно, – однако вот вам тахина с ее ушами! – напоминает Кларк. – Я не верю ни в духов, ни в астрологию, но нельзя недооценивать эволюцию. На научных конференциях с меня снимают десять шкур за все те дичайшие предположения, для которых у меня вечно нет доказательств. Но я предпочитаю иметь в виду все возможные варианты. И я постоянно стараюсь поместить себя в пространство животного».

Если сигналы слонов и китов остаются за нижним порогом нашего слуха, то сигналы некоторых других видов звучат выше верхнего. Зимой 1877 г. Джозефу Сайдботему, остановившемуся в отеле во французском городе Ментон, показалось, что на балконе запела канарейка{593}. Но как он вскоре обнаружил, звук издавала мышь. Он угощал ее печеньем, а она за это часами пела ему у камина, выводя мелодию, которой не постыдилась бы певчая птица. Сын Сайдботема предположил, что такие песни поют все мыши, просто забирают слишком высоко, и мы их не слышим. Сайдботем думал иначе. «Я склонен полагать, что певческий дар у мышей встречается крайне редко», – сообщал он в письме в журнал Nature.

Он ошибался. Лет через сто ученые осознали, что мыши, крысы и многие другие грызуны действительно располагают широким репертуаром «ультразвуковых» сигналов, частоты которых слишком высоки для человеческого слуха{594}. Они издают эти звуки, когда играют или спариваются, когда пребывают в стрессе или мерзнут, когда проявляют агрессию или подчиняются. Мышата, оказавшиеся вне гнезда, зовут мать ультразвуковыми «сигналами об изоляции»{595}. Крысы, если их пощекотать, откликаются ультразвуковым попискиванием, которое ученые сравнивают со смехом{596}. Суслик Ричардсона реагирует ультразвуковым сигналом тревоги на появление хищника (или коричневой шляпы с широкими полями, которую раз за разом подбрасывает экспериментатор, чтобы изобразить такого хищника){597}. Мыши-самцы, унюхав гормоны самки, распевают ультразвуковые песни, поразительно похожие на птичьи, и даже точно так же четко делящиеся на слоги и фразы{598}. Самка, привлеченная такой серенадой, сливается с избранником в ультразвуковом дуэте{599}. Грызуны относятся к числу самых распространенных и интенсивно изучаемых млекопитающих в мире – в научных лабораториях они прописались начиная с XVII в. И все это время они, оказывается, вели оживленные беседы, ускользавшие от слуха бесчисленных ни о чем не подозревающих исследователей и лаборантов.

Термин «ультразвук», как и «инфразвук», – это пример антропоцентричного высокомерия. Он относится к звуковым волнам частотой выше 20 кГц – верхней границы восприимчивости среднестатистического человеческого уха{600}. Предполагается, что такой звук совершенно особый – «ультра» как-никак, – потому что мы его не слышим. Но огромному большинству млекопитающих эта часть звукового диапазона вполне доступна, и наши предки, вероятно, не выделялись в этом отношении. Даже ближайшие родственники человека, шимпанзе, слышат частоты, близкие к 30 кГц. Собака улавливает 45 кГц, кошка – 85 кГц, мышь – 100 кГц, а дельфин афалина – 150 кГц{601}. Для всех этих животных ультразвук – это просто звук. Многие ученые предполагали, что ультразвук дает этим видам секретный коммуникационный канал, который не подслушают чужаки (то же самое предположение высказывалось по поводу ультрафиолета). Мы не слышим эти звуки и потому объявляем их «скрытыми» или «тайными», хотя многие другие виды их определенно улавливают.

Супруги Генри и Рикье Хеффнер предлагают другой ответ на вопрос, почему так много млекопитающих слышит ультразвук: он помогает им определить, откуда доносится сигнал{602}. Для этого млекопитающие, точно так же, как совы сипухи, сравнивают время приема звука каждым из ушей. Но поскольку с уменьшением размеров животного расстояние между ушами сокращается, у более мелких это получается только в случае более высоких частот с более короткой длиной волны. Как правило, чем меньше голова млекопитающего, тем выше верхний порог его слуха. Границы наших слуховых миров задаются физическими свойствами звука, попадающего в наш череп[183].

Может, высокочастотные звуки и проще локализовать, но у них есть существенный недостаток. Они быстро теряют энергию, а также легко рассеиваются и отражаются такими препятствиями, как листья, трава и ветви. Это значит, что ультразвуковые сигналы можно передавать лишь на короткое расстояние{603}. Песня синего кита доносится до другого края океана, но поющая мышь слышна только совсем вблизи. Возможно, этой сильной ограниченностью охвата и объясняется, почему лишь относительно немногие млекопитающие – грызуны, зубатые киты, мелкие летучие мыши, домашние кошки и некоторые другие – пользуются ультразвуком для коммуникации, хотя частоты эти хорошо слышат почти все. Сигналы просто слишком быстро глохнут. (По этой же причине устройства, которые якобы отпугивают вредителей ультразвуком, на самом деле не особо функциональны: у них слишком короткий радиус действия, так что реальной пользы от них мало{604}.)

Однако ограниченный радиус распространения может быть и преимуществом – если животному нужно сократить круг слушателей. Сигнал об изоляции, который издает беспомощный мышонок, заставит встрепенуться находящуюся рядом родительницу, не привлекая внимания далекого хищника. Таким образом, ультразвук действительно обеспечивает секретный канал коммуникации, но не потому, что его частоты находятся за пределами слышимости, а потому, что распространяется он не очень широко. Досадно только, что малый радиус действия еще больше усложняет и без того непростое изучение ультразвука: мы и так его не слышим, а если вдруг научимся, не факт, что окажемся достаточно близко, чтобы его уловить. Учитывая, как долго мы не подозревали, насколько активно грызуны пользуются ультразвуком при общении с себе подобными, вполне может оказаться, что этот способ коммуникации распространен у животных гораздо шире, чем мы полагаем сейчас.

Немало примеров коммуникации с помощью ультразвука было обнаружено только тогда, когда ученые заметили, что животные как будто кричат беззвучно: выполняют все движения, характерные для подачи звукового сигнала, но никакого звука не раздается. Именно это увидела Марисса Рамсьер, наблюдая за филиппинскими долгопятами – крошечными, с кулак размером, большеглазыми приматами, напоминающими гремлинов{605}. Они открывали рот, а звука не было. Рамсьер услышала их, только поместив перед детектором ультразвука. Частота их сигналов, как выяснилось, составляет 70 кГц – намного выше ультразвукового порога и выше, чем у любого млекопитающего, за исключением летучих мышей и китообразных. Что же они говорят? И к чему прислушиваются, помимо друг друга?