Кровь стройкой сочилось из раны, затекая под рубаху. Нос щекотал тяжелый металлический запах.

Все решилось мгновенно.

Оно прыгнуло вперед, уже не пытаясь увиливать. Полностью верило в беззащитность жертвы и уже ощущало свой триумф – то, как вонзит свой язык в мой затылок и высосет мозг.

Я подался чуть назад и в сторону, заводя целую руку за спину.

Шлеп!

Смердящая туша на скорости врезалась мне в грудь, выбив разом весь воздух. Я захрипел, едва не выплюнув наружу внутренние органы, когда когти полоснули по толстой коже куртки, но мне удалось отмахнуться раненной конечностью от сверкнувшего в воздухе длинного языка, плетью хлестнувшего по плечу, и следом вонзить второй нож в тонкую шею.

Существо дернулось.

Я схватил его за лапу, не давая сбежать, и ударил заранее припрятанным ножом еще раз, в то же самое место, костьми ощущая, как острое треугольное лезвие с хрустом проходит меж позвонков.

Мы свалились на землю. Брызнувшая во все стороны грязь застлала взор, и мы продолжили бороться.

Я всем весом навалился на его тушу, блокируя слишком длинные для такого столкновения лапы. Оно брыкалось даже с перерубленным хребтом, молотя конечностями по воздуху.

Чавкала мокрая почва. Меня мотало, и все же я держался и давил из последних сил на рукоять, пытаясь разрубить неподатливую плоть.

Когти хлестали и чиркали в опасной близости от моих ушей и тела. Я выставил вперед локоть и отвел треугольную морду влево, но спину все равно обожгло огнем, что-то кольнуло в боку, и кислотная слизь хлестала из пасти на землю, заполоняя все гнилой вонью.

Не знаю, сколько мы провели в таком положении, но постепенно жизнь выходила из опасного хищника. Лапы замедлились, мышцы теряли силу.

Вскоре из пасти твари вырвался последний жалобный хрип, и она окончательно затихла. Конечности ее распластались по земле, темная вязкая кровь перестала хлестать из раны, проталкиваемая бьющимся сердцем.

Я вытащил нож. Ударил для верности еще несколько раз, в треугольную башку, которая оказалась на удивление мягкой, словно череп напрочь отсутствовал, и грудь – туда, где должно было находиться сердце.

Тяжело перевалился на спину, подставляя пылающее лицо под прохладный ветерок, мягко трепавший волосы.

В ушах колотилось. К горлу подкатило, и я выблевал наружу порцию уже собственной крови, после чего тяжко закашлялся, ощущая на языке этот противный металлический привкус.

Сил поднять голову не оставалось.

Я нащупал у себя в боку два хвоста, глубоко погрузившихся куда-то в кишки и желудок. Вынимать не стал. Не было необходимости, да и не хотелось, чтобы содержимое вылилось наружу.

Как-то глупо все вышло.

У нас обоих оказался припрятан туз в рукаве, и по итогу мы просто прикончили друг друга. Никто не выиграл, вот тебе и конец.

Я никого не винил, не злился. На удивление принял все спокойно. Да и кого было винить? Это существо тоже хотело жить, хотело питаться, не хотело умирать.

Станешь ты винить ураган, снесший твой дом? Или волка, задравшего твою овцу из-за голода?

Ох, что я говорю. Конечно, станешь. Только смысла от этого не прибавится.

Многовато вопросов для мертвеца.

Я прикрыл глаза.

Речушка неподалеку продолжала журчать. Бревна обрушенного моста стучали где-то в стороне. Вряд ли продержатся еще хоть день.

А завтра снова встанет солнце. Тучи уйдут, дождь отступит. Небо вновь станет голубым, и белесые облака поплывут по нему подобно невесомым кораблям на самый край света. Люди будут рождаться и умирать, и когда-нибудь кто-то пройдет мимо этого места, увидит мои кости и будет гадать, что же произошло в этот злополучный день.

Так или иначе, жизнь продолжится и без меня. Такая вот история.