– Бумажник пропал?

– Разумеется. И бумажник, и телефон.

– Тогда могли убить где-то поблизости от дома. Обыкновенный разбой.

Андрес вздохнул.

– Мы навели справки. Из профессионалов никто не замешан. Любитель – да, возможно, но он, думаю, оставил бы след. А следов нет.

– Любовниц Роосте не имел?

– Нет.

– А куртизанки, о которых ты говорил? Они ведь последние, кому он звонил. С одной даже разговаривал.

Андрес покачал головой.

– Все проверили. Нет, тут дело в другом. И вот почему я пришел к вам. Мы все-таки обнаружили мотив.

Он выдержал довольно длительную паузу.

– След ведет к диссидентам.

– Маловероятно, – возразил Калев без раздумий. – Это была дружная семья. Каста, я бы сказал.

– Но в этой семье ведь постоянно подозревали, что кто-то на них доносит, не так ли?

– Возможно, – ответил Калев осторожно. – Так хорошо я их не знал.

Он сделал паузу, но и Андрес не спешил продолжить. Наконец, Калев добавил:

– Я же один с ними не общался, только…

– Ну да, я помню ее…

Разговор приобрел загадочную форму… или содержание?… неважно, в любом случае, Диана перестала понимать, о чем речь, но вмешиваться, задавать вопросы тоже не хотела; потом разберется.

– Так вот, и та, через которую ты с ними общался, и еще два человека утверждают, что Роосте удалось выяснить, кто за ними шпионил. Он сам об этом говорил, причем незадолго до смерти. Имени не назвал, сказал, что практически уже знает, но хочет проверить. И если это дошло до ушей того, кто имелся в виду…

– И ты думаешь, что это – мотив?

В голосе Калева послышался откровенный скепсис.

– А почему нет?

– Чушь! Все это давно забытые дела, которые никого не интересуют.

– Не знаю, не знаю. Тебя, может, и не интересуют, а вот общественность…

– Общественности наплевать, она занята коррупционными скандалами.

– Но есть же такая вещь, как реноме? Все бывшие диссиденты во время перестройки прославились. И вдруг выясняется, что кто-то из них…

Калев вздохнул.

– Все равно не верю.

– Ради бога, не верь, но помочь обязан.

– Чем?

– Хочу, чтобы ты рассказал мне поподробнее об этой компании. О каждом.

Калев вздохнул еще раз.

– Это долгий разговор.

Андрес ухмыльнулся.

– А я не спешу.

И он наклонился и поднял с пола сакраментальный портфель.

Мирьям… Диана вспомнила это имя сразу, как только вошла в спальню. Она не хотела задерживаться в гостиной, чувствовала, что ее присутствие может помешать Калеву рассказать обо всем спокойно и объективно, да и, честно говоря, ее перестало интересовать это расследование. Она никогда не любила политические детективы, а тут просматривался именно такой. Подумаешь, стукач! Калев был прав – кого это сейчас, четверть века спустя, может интересовать? Разве что опять-таки в политических целях, скомпрометировать кого-то, лишить поддержки избирателей. Скучно, господа! Вот если бы мотивом служила корысть, или ревность, или ненависть…

Про Мирьям ей рассказал сам Калев. Был такой период в их жизни – и, наверное, не только их – между влюбленностью и бракосочетанием, когда стремятся друг о друге узнать… ну если не все, потому что все никто никогда не расскажет, то почти все, и не только узнать про другого, но и открыться самому, это неизбежно, иначе невозможно достичь взаимопонимания, вот и они… Калеву было больше, в чем исповедоваться, ей – меньше, но после завершения этого процесса они о жизни друг друга «до» были в курсе. Диана, помимо прочего, узнала, что после развода с матерью Юри у мужа был весьма страстный роман с какой-то кинокритикессой, которую звали Мирьям. Поведал Калев и о том, что у Мирьям была подруга, муж которой отсидел пять лет в тюрьме, тоже за критику, но не кино, а советской власти… хотя что такое советская власть, если не кино? Вообще политика как таковая напоминала Диане спектакль – спектакль дешевый, вульгарный, но хорошо оплачиваемый. Мирьям, после того, как мужа подруги «ни за что ни про что», как она считала (и, по мнению Дианы, считала правильно) уволокли куда-то далеко, то ли на Енисей, то ли на Обь, отношения с ней, как многие другие, не прекратила – ее саму характеризовала некая «диссидентская удаль», вот и оказался Калев втянутым в крамольные дела. Сам он никаких писем в ООН или еще куда-то не писал и не подписывал, а вот переводом кое-чего запрещенного занимался, ну и, разумеется, неплохо знал всю эту компанию, иначе как он мог написать «Идеалистов»…

Диана включила компьютер мужа, выходя из гостиной, она спросила на это разрешения, «чтобы немного поработать», что ей великодушно было позволено, но сейчас, сидя за монитором, она почувствовала, что как раз работать ей не хочется. Вот как прошлое может ворваться в твою жизнь! Нельзя сказать, что она ревновала к этой Мирьям, тоже давняя ведь история, Калев, она знала, с ней больше не встречался, скорее всего, и не думал о ней… ну, может, иногда бегло вспоминал, заметив знакомую фамилию под очередной рецензией… и все равно Диане было неприятно. Как будто кто-то подбросил в чай с бергамотом ломтик лимона. Отдельно бергамот или лимон вполне освежают немного терпкий вкус чая, но вместе… Вот и они с Мирьям не должны существовать в сознании Калева одновременно.

Чтобы отвлечься, она начала размышлять над убийством этого олуха Роосте – ведь кто же иной, если не олух, может сделать из репатриации смысл своей жизни – и пришла к выводу, что наверняка Андрес ошибается, а Калев прав, и убийца кто-то совсем другой, например, тот самый летчик. В таких фондах, была Диана убеждена, всегда творится что-то подозрительное, они же не зарабатывают деньги, а получают их за свою якобы деятельность, и это сразу создает атмосферу авантюры – ну а где авантюра, там и преступление. Может, они там, например, брали «откат» с тех, кому помогали уехать? А потом не поделили. И с какой стати Андрес исключил из списка подозреваемых всех родственников, до последнего? Хорошо, в то, что молодая девушка может прикончить собственного отца, Диана не верила, разве, что тот какой-то урод, захотевший ее изнасиловать, но есть же и бывшая жена, и наложница? Оскорбленное чувство женского достоинства – Диана знала, что это такое. Наверняка эта жена-эстонка жутко ненавидела Роосте. Вот там бы и искал Андрес, не мотива – мотив налицо, а возможности осуществления задуманного! Или та русская, которая смылась в Италию? Может, там тоже не все чисто. Допустим, Роосте знал о ней что-то скверное, и шантажировал, грозил, что расскажет мужу? Или, если они тут встречались, то вполне могли и продолжить отношения – и вдруг, тем летом, он разорвал их. Еще одно оскорбленное женское сердце… В конечном счете, могли его убить и просто в пьяной драке …