«Он опять» – это Шуршик, Аленин младший сын.

Любая мама может сказать «я больше не могу», но Алена не любая мама. От промышленного магната, крупного производителя газобетона, нельзя ожидать «я больше не могу». От промышленного магната можно ожидать «я больше не могу», но по поводу «контракты-налоговая-поставки-платежи».

Мне нельзя воскликнуть: «Опять?!» Нельзя кивнуть: кивок означает, что я согласна. Нельзя подливать масла в огонь. Нам самим можно ругать своих детей, а больше никому нельзя. Про чужих детей можно только безоценочно мычать.

– Ммм… – промычала я.

– Ты права, – подтвердила Алена.

У Алены на секунду становится совсем потухшее лицо, – только на секунду, только со мной. Прежде чем вернуться к Никите и Шуршику праздновать день рождения, она начнет улыбаться. Как будто светофор: со мной она может позволить себе красный свет, а с Никитой только зеленый.

Ох… Почему у нас с годами всё больше горечи?

Думаю, у других точно так же, не только у нас. Возьмем «Трех мушкетеров», где все – сама легкость, бесстрашие, жизнерадостность, прекрасный аппетит, интриги, дуэли, много вина. Но что мы видим через двадцать лет? В «Двадцать лет спустя» дело обстоит отнюдь не радужно: Портос устал, Арамис печален, д’Артаньян разочарован в короле, у Атоса скелет в шкафу, жуткий Мордаунт, сын Миледи. Неужели с течением времени разочарования неминуемы, горести неизбежны, и хотя бы один скелет в шкафу обязателен? Как минимум один скелет. Бывает, что и больше, два-три скелета.

Конечно, есть семьи, у которых всё идеально. Не может не быть! Но я таких не знаю. Бывает, что на поверхности всё идеально, но если вглядеться повнимательней… В данном случае даже не нужно вглядываться: на поверхности Шурш, лежит в своей комнате. Алена не хочет праздновать его день рождения без него… Почему с годами у нас всё больше горечи плюс скелет в шкафу? Почему, почему?!

Вообще-то, я знаю почему. Если бы мы были черепахами, не заботились о своих детях, а просто делали кладку в выкопанной предварительно ямке и уползали в неизвестном направлении. В этом случае наше счастье зависело бы только от нас: уползли и живем своей собственной жизнью. Но мы не уползаем, а напротив, попадаем в зависимость: наше счастье и веселье зависит от наших детей. Когда дети маленькие, наше счастье под контролем. Алена собирала Шуршику портфель до окончания школы, я скрывала от мамы Мурины двойки по физике, Ольга водила Антошу на балет.

Разумно было бы уползти в неизвестном направлении после окончания детьми института, защиты диссертации, второго развода. Но мы не уползаем, напротив, прижимаемся тесней. Кажется, что ничего не изменилось, – наше счастье по-прежнему зависит от наших детей, но как бы не так! Прежде наше счастье и веселье зависело от нас самих, а теперь зависит от других взрослых людей. Но разве можно рассчитывать на других в таком важном вопросе, как собственное счастье?.. Черепахи не рассчитывают. Вот и не сталкиваются с ситуацией, когда их взрослые дети «опять», …они же давно уползли.

Если говорить всерьез, то пример с черепахами неуместный, не научный, не релевантный: где мы, а где черепахи?.. Но есть же зайцы! Зайцы хорошие родители. Две недели кормят свое потомство, оберегают. Тут вот что важно: они хорошие родители в течении двух недель.

…Уговорили Шурша выйти. Подарки, красиво накрытый стол, поздравления.

Любая мама, которая говорит «я больше не могу», на самом деле может. Тут хорошо работает теория снижения ожиданий. Я, к примеру, очень огорчилась, когда Мура развелась, я ведь уже приготовилась жить именно с этим зятем всю жизнь. В утешение я сказала себе: «Зато у нас есть Яша, а Мура еще найдет свое счастье». Когда Мура развелась во второй раз, я огорчилась значительно меньше. Сказала себе: «Зато у нас есть Аркаша». Теперь, если Мура найдет свое счастье в третий, четвертый, пятый раз и затем разведется, я смогу в полной мере проявить присущий мне от природы оптимизм и обойтись вообще безо всякого зятя. Снижение ожиданий помогает сохранить оптимизм.

Алене тоже помогло снижение ожиданий: сначала она переживала, что Шуршик не круглый отличник, не победитель в соревнованиях по боксу, потом начала радоваться, что Шуршик сам собрал портфель и сам не забыл пойти в школу.

Шуршик рос, а Никита не знал, что Шуршик болен. Ладно, пусть не болен, а не совсем здоров. Алена считала, что Никиту нельзя волновать. Теперь уже не понять, что когда началось, что из чего выросло, что чему причиной…

…– Знаете, что мне сегодня приснилось? – сказал Шурш. – Мне приснилась фраза «Девушка в Иерусалиме словила налима». От этой фразы я проснулся совершенно счастливым!

Откуда у таких жизнеустойчивых родителей ребенок, трепетный как листочек клена или рябины? Шурш в свои тридцать три года выглядит как нервический поэт, который выпил бокал шампанского. Нежный чувствительный подросток. Британские ученые предлагают называть человека подростком до тридцати лет, так что в тридцать три года Шурш может смело считаться подростком: годик сюда, годик туда, не имеет значения.

– Я желаю тебе, чтобы ты, наконец-то, повзрослел, чтобы ты стал человеком, – поднял бокал Никита, он напряжен, внутренне бурлит как кипящий суп под крышкой.

– Папа имеет в виду, что мы тебя очень любим и желаем тебе счастья, – твердо сказала Алена, она намерена красиво отпраздновать день рождения, несмотря на кипящий суп.

– У всех дети как дети: организуют бизнес, работают, добиваются, достигают… – упрямо вел свою линию Никита.

Это точно, что у всех? Я бы не стала обобщать, у нас ведь нет достоверной информации про этих всех.

Шуршик ищет себя, искал себя у Алены на заводе, не нашел… очевидно же, что на заводе его нет, как и в Никитином бутике. Шурш творческий человек, у него интересные проекты. Последний проект Шурша коворкинг, предпоследний – шоколатье.