Ой. У меня резко заболел живот… Ой-ой-ой, больно. …Я знаю эту боль: это только похоже на «болит живот», на самом деле это совершенно другое. Это внезапный стыд.

Я сказала Ирке «ты хороший человек». Но разве я имею право раздавать моральные оценки? Кто я такая, чтобы заставлять Ирку совершать хорошие поступки? Вынуждать идти против своей природы? Свысока давать советы? Разве я Волшебник, который обещал Незнайке волшебную палочку за три хороших поступка!

Как я могла, как я могла, как я могла! Демонстрировать моральное превосходство. Намекать, что я на ее месте поступила бы именно так, потому что уж я-то точно хороший человек… А я сама-то хороший человек? Как я могла быть такой высокомерной, такой лицемерной ханжой?! Никогда не знаешь, как бы сам поступил в морально трудных ситуациях. Уверен, что уж ты-то точно поступил бы благородно, но вдруг возникнет веская причина для того, чтобы поступить иначе?.. Лучше обо всем этом не думать: придет день и узнаешь.

– Ты не должна этого делать, если ты не уверена, – подтолкнула я Ирку за руку в сторону Фонтанки. – Давай уйдем, дай себе время всё обдумать.

Ирка отказывалась уходить, тогда я подтолкнула ее в сторону Литейного, но она упиралась и даже схватилась за дерево.

– Никто не обязан совершать хорошие поступки! Ты уверена, что именно этого хочешь: подняться на второй этаж, зайти в кабинет, сесть у стола нотариуса, оформить дарственную?

– Я уверена. Уверена, что не хочу. Не хочу на второй этаж! Не хочу в кабинет! Не хочу у стола нотариуса! Не хочу дарить квартиру маленькой дочери ПетрИваныча! Мне всё равно, что он написал в завещании: не ему решать! Не ему решать, будет у меня всего по три или всего по два!

– Но тогда зачем мы тут?.. Зачем ты это делаешь?

– Для себя. Я что, буду получать арендную плату за три квартиры и думать, что дочь ПетрИваныча на эти деньги могла бы учить английский? Или китайский. Или играть на пианино, или прыгать в длину?

Конец ознакомительного фрагмента.