— Слишком сложно не отвлекаться, пока ты касаешься меня и так вкусно пахнешь.

Я быстро убираю руки и киваю, отчего на лице Томаса появляется озадаченное выражение.

— Ладно-ладно. Я не буду касаться тебя, — пожав плечами, направляюсь к кровати и заползаю на неё. — Так что дальше? Рома был уверен в том, что мама писала сказки. Но я этого не помню.

— Рома знал больше, чем мы, и раз он был уверен в этом на сто процентов, значит, они где-то есть. Все вещи твоей семьи находятся здесь, верно? И что ты, чёрт возьми, делаешь?

Томас упирается руками в бока, а я лежу уже обнажённая по центру кровати и вожу пальцем по моментально затвердевшему соску.

— Тебя касаться нельзя, я касаюсь себя, — с улыбкой отвечаю ему. — Да, ответ на твой вопрос. Да, здесь все вещи, которые были во всех наших домах по всему миру. Здесь и только здесь я собрала все вещи, принадлежавшие погибшим членам моей семьи.

— Значит, нам нужно просмотреть все эти вещи. Вероятно, сказки были у твоих сестёр или братьев, или у Рома. И мы… тебе помочь? — Томас следит за моей рукой, ласкающей живот и опускающейся к бёдрам. Я развожу ноги шире, демонстрируя себя и вызывая вспышку похоти в глазах Томаса. Он облизывает губы и сглатывает.

— Нет, всё в порядке, не беспокойся. И что дальше? Пойдём искать их? Переберём все вещи? Изучим их? На это не хватит двух дней, Томас. Кстати, кажется, твои джинсы становятся очень тесными. Не хочешь их снять?

Томас проводит ладонью по выпирающему члену в джинсах и приподнимает уголок губ в ухмылке. От его тела исходят импульсы желания и абсолютно изменившегося настроения.

— Снять. Да, думаю, здесь немного жарковато, — соглашается Томас. Он медленно расстёгивает молнию, а я облизываю губы, впиваясь взглядом в его пах. Но он делает всё слишком долго, повышая мой пульс всё выше и выше. Пальцы Томаса хватаются за край джинсов, и он спускает их, дёргая ногами.

— Так намного лучше. Я тебя отвлекаю? Ты упускаешь суть нашего разговора, Флорина. Сконцентрируйся и смотри мне в глаза, чтобы не терять нить обсуждения, — Томас красноречиво указывает взглядом на мои пальцы, замершие на бедре и груди, а затем делает движение рукой, указывая двумя пальцами на меня, а потом на свои глаза.

— Ты меня сильно отвлекаешь. Довольно сложно не фантазировать о том, что скрыто под оставшимся клочком нижнего белья, — подтверждаю я, царапая ногтем свой сосок, и сдвигаю ноги.

— Что ж, тогда нам следует остановиться и перейти в библиотеку, чтобы не отвлекаться. Или…

— Даже не думай, — рычу я, обнажая клыки. Переворачиваюсь на колени и ползу к нему. Томас запускает пальцы в мои волосы, когда я касаюсь губами его живота. — Даже не думай менять тему, Томас. Мне нравится эта тема.

— М-м-м, я не знал, что тема со сказками так тебя заводит, — смеётся он. Его смех отдаётся гулом у него в груди, пока я скольжу по его коже всё выше и выше. Лизнув сосок Томаса, слышу его приглушённый стон.

— Очень. Я люблю сказки.

— Хочешь написать нашу сказку? — спрашиваю, достигая лица Томаса.

Он немного склоняется вниз, чтобы смотреть прямо мне в глаза.

— И о чём же она будет? — интересуюсь и провожу ладонями по его плечам, насаждаясь упругими мышцами, играющими под его кожей.

Томас на секунду приподнимает брови, а затем опускает их, и его глаза вспыхивают. Я вздрагиваю, когда вокруг нас моментально зажигаются все свечи в спальне.

— Боже, — восхищённо шепчу я.

— Я бы написал о принцессе, — Томас обхватывает мою голову и обеими руками одновременно ведёт вниз, надавливая на мои щёки, и останавливается на шее.

— И что она делает?

— Уничтожает пастора.

— Значит, она его возбуждает? — улыбаюсь ему, облизывая губы.

— Она сводит его с ума. Но пастору нельзя приближаться к ней, она же вампир, исчадие ада для него. Его сердце готово разорваться, когда он слушает её истории. Он уничтожает себя. Всё, что он знал ранее, разрушается, оставляя после себя ядовитую пыль. А принцесса тем временем продолжает атаковать.

Я ещё теснее прижимаюсь к Томасу. Его взгляд гипнотизирует.

— Она приходит к нему на исповедь. Её сердце и душа прекрасны, но люди убедили её в том, что она чудовище. Пастор считал так же, пока не услышал её. Не увидел её улыбку и не узнал, насколько она отчаянна в любом из своих желаний. Это искушение. Искушение не плотское, а душевное. Ведь всё совсем иначе. Не принцесса является злом, а пастор. Принцесса — это свет и искренность. Пастор — это боль и темнота.

— А вместе они создают баланс света и тьмы? Потому что пастор питает темнотой принцессу, дарит ей силы и причины бороться с чувством вины? — интересуюсь я. Томас улыбается и скользит своими губами по моим.