Это все, что я могу сделать, чтобы снова не прижать ее к стене душа, пока мы смываем мыло, задерживаясь под горячей водой, пока, наконец, мы оба не выходим и не вытремся насухо. Мы оказываемся вместе в постели, снова целуемся, и я притягиваю ее в свои объятия, довольный на мгновение просто ощущением ее тела рядом со своим. Только намного позже, когда мы снова лежим, переводя дыхание, я решаю, что больше не хочу ждать. Я встаю, набрасывая халат, лежащий на стуле рядом с окном, и Саша садится, завернувшись в простыню, и с любопытством смотрит на меня.

— Что ты делаешь?

— Дай мне секунду. — Я лезу в карман своих сброшенных брюк, держа руку прямо за спиной, возвращаюсь к кровати и сажусь рядом с ней, лицом к ней. — Я знаю, что это не самый традиционный способ сделать это, но мы никогда ничего не делали традиционным способом. Честно говоря, после жизни, полной традиций, я думаю, что мне так нравится больше.

Саша смотрит на меня, на ее лице появляется понимание, когда я протягиваю руку с маленькой черной бархатной коробочкой на ладони.

— Я люблю тебя, Саша Федорова, — просто говорю я. — Я любил тебя гораздо дольше, чем был готов признать, и это не та ошибка, которую я хотел бы когда-либо повторить снова. Величайшей честью, которую ты когда-либо могла бы мне оказать, было бы позволить мне показывать тебе всю оставшуюся жизнь, как сильно я люблю тебя, желаю тебя и хочу, чтобы ты всегда была рядом со мной.

Я медленно открываю коробочку, показывая ей кольцо, которое Лиам нашел по моим точным характеристикам: овальный бриллиантовый солитер изящной огранки на ободке из розового золота.

— Ты единственная женщина, которую я когда-либо хотел, Саша, и ты всегда будешь единственной. Ты станешь моей женой?

Выражение ее лица ошеломленное, когда она опускает взгляд на кольцо и снова поднимает его на меня, ее рот слегка приоткрыт.

— Я… конечно! — Она поднимает руку, чтобы прикрыть рот, ее голубые глаза внезапно наполняются слезами. — Конечно, я выйду за тебя замуж. Я…

Она бросается ко мне, простыня спадает, когда ее руки обвиваются вокруг моей шеи, а губы прижимаются к моим. Я следую за ней обратно на подушки, коробка с кольцом падает на простыни рядом с нами, когда губы Саши наклоняются к моим, ее ноги обвиваются вокруг меня, и она целует меня. Она притягивает меня к себе, пылко целует, и я забываю обо всем, кроме ее теплого рта и ее тела, прижатого к моему, думая лишь о том, как я хочу ее больше всего на свете.

— Я люблю тебя, — шепчет она, когда я проскальзываю в нее, снова твердый и ноющий, желая ее с одержимостью, подобной которой я никогда раньше не испытывал. — Всегда.

Позже, когда она лежит, уткнувшись головой в подушки, я достаю из-под простыней коробочку с кольцом. Медленно я вытаскиваю кольцо и надеваю его на ее безымянный палец левой руки. Оно идеально сидит, сверкая на ее руке, и я чувствую, как сжимается мое сердце, когда я представляю, как она просыпается и видит его там, символ клятвы, которую я планирую хранить до конца своей жизни.

Пока я сижу тут и смотрю, как она спит, я чуть не выпрыгиваю из собственной кожи, когда слышу жужжание с другого конца комнаты. Я быстро натягиваю халат обратно и направляюсь за своим телефоном. На нем незнакомый номер, и я колеблюсь, но он поступает из Нью-Йорка. У меня нет номера Виктора в этом телефоне, напоминаю я себе, и, прежде чем я смогу дольше колебаться, я отвечаю на звонок.

— Алло?

— Макс? — Голос знакомый, но я не могу его точно вспомнить и чувствую, что напрягаюсь.

— Кто это? — Я понижаю голос, отходя на другой конец комнаты, чтобы не разбудить Сашу.

— Это отец Донахью.

Странное предчувствие наполняет меня, хотя я понятия не имею, зачем он мог звонить.

— Что-нибудь случилось с семьей Виктора? — Даже когда я спрашиваю об этом, я знаю, что это не имеет смысла, Левин позвонил бы мне, если бы это было так.

— Я звоню из-за Виктора, но нет. Все в порядке. — Отец Донахью делает паузу. — Некоторое время назад ты попросил Виктора кое-что обсудить со мной. Ты помнишь?

О Боже. Я действительно помню, и в это мгновение я понимаю, зачем он звонит. Я хватаюсь за край окна, чувствуя, как мое сердце переворачивается в груди.

— Я помню, — говорю я хрипло.

— У нас с Виктором была возможность обсудить этот вопрос. Сначала я сказал ему, что это совершенно невозможно, но он был очень… увлечен тобой. Он ясно дал понять, что ты оказал ему огромную услугу, защитив Сашу, и что он чувствовал огромное бремя вины за то, что не смог защитить тебя и ее так хорошо, как ему хотелось бы. Он долго говорил со мной о прощении грехов, и что ж… — отец Донахью усмехается. — Он мог бы сам стать настоящим мужчиной, если бы не…некоторые вещи.