Тоня недоумевала, почему я до сих пор не поддалась обаянию Карена. Подруга в мечтах видела нас женихом и невестой. А я… Быть может, поступала очень глупо, предпочитая не замечать знаки внимания с его стороны. Все это трудно объяснить, но меня многое в нем пугало. Начиная со слишком уж броской приметности, которую не упустит взгляд легкомысленной красотки, и заканчивая тем, что у него на моей памяти был роман с молоденькой солисткой театра варьете. Они быстро расстались, причины я, конечно же, не знала, может, виноват в том был не Карен, а капризная и заносчивая девчонка. Вроде бы Люськой ее звали. А может, Лизкой. Неважно. Просто я не хотела снова становиться, как бы получше выразить свои мысли, не запасным аэродромом, а перевалочным пунктом на пути дальнего следования. С меня одного такого раза хватило!

Застыв у порога со странной ношей в руках, Карен смотрел на меня обезоруживающим взглядом трагического героя, а я не могла сделать шаг назад, чтобы освободить ребятам проход в дом. Будто примерзла к полу, окутанная снежными вихрями.

– Вы чего стоите, истуканы?! Хату выстуживаете! – вмешательство Тони оживило статичную картину, и сразу все пришли в движение.

Я отступила вправо и придержала дверь, пропуская парней. Взглянула на запорошенную белую полосу, образовавшуюся в прихожей у порога, и аж вздрогнула, поежилась. Подумала, хоть бы Иван Федосеевич не пришел следом за ребятами и не начал нас стыдить: “Для чего я печку топил? Чтобы в доме был мороз как на улице?”

Загадочный предмет оказался телевизором. Друзья принесли его на кухню и поставили на высокую тумбочку.

– Решили порадовать девушек, чтобы не скучали без нас в обществе ворчливого старика, – Филипп не сводил глаз с Тони, подвигая тумбочку к розетке, чтобы дотянулся шнур.

– Иван Федосеич не такой уж несносный ворчун, – Тоня зарделась от пылких чувств или ее мороз прихватил за щеки, пока стояла возле нас в дверях. – Но спасибо вам большое.

– Позаимствовали у колхозного сторожа. Уступил за обещание подарить ему билет в первый ряд на премьеру фильма, – рассказал Карен, прилаживая антенну и шевеля ее усами-рожками.

– В колхозной ночлежке сейчас веселуха. Идут жаркие дискуссии, как в научном собрании, – засмеялся Филипп.

– Мы оттуда сбежали под шумок, – Карен подхватил его задор.

– О чем же дискутируют? – удивленно спросила Тоня.

– Вы не поверите, девчонки, как в старые времена, о лошадях, – объяснил Филипп. Он включил телевизор и перехватил у друга инициативу с настраиванием антенны. Решил, что справится лучше и быстрее. – Нафталиныч со всей веселой компанией спорит с председателем колхоза и его группой поддержки. А с чего началось – режиссер попросил председателя позаботиться о том, чтобы наши лошади не простудились. Нежная порода, все такое… Тот и взвился на дыры почище норовистого коня. Стал орать: “Зачем привезли рысаков? Чем вам не хороши колхозные лошадки, простые и выносливые?” Нафталиныч объяснил, что для съемок захотел взять орловских рысаков, потому что у них красивый ход, и опять в эпитетах завернул про дух эпохи: Хочу показать настоящую русскую тройку с рысаками в яблоках, а не хромого мерина, запряженного в корявые сани”. Тут председатель разошелся. Дескать, его гнедой мерин на деревенских скачках даст фору нашему серому в яблоках жеребцу.

Телевизор скрипел и показывал серый экран в черных точках, чем-то напоминающий круп орловского рысака, но после очередной нехитрой манипуляции Филиппа с антенной сигнал наконец попался в наши сети. Появилась четкая картинка и голос диктора зазвучал без хрипов.

– Только бы они на самом деле не устроили скачки по деревне, – ужаснулась я, переживая за лошадей.

– Не должны, – с уверенностью сказал Карен. – Пошумят и успокоятся. Нафталиныч прав, и должен отстоять свою правоту вместе с дрессировщиком и операторами. Те знают толк в красивой картинке и эстетике конского аллюра. Сделают так, чтобы снежные клубы вились из-под копыт.

– Точно как с ваших пальто, пока вы стояли на крыльце, словно два белых снеговика. А ну-ка давайте, раздевайтесь, у вас уже с рукавов капает, и садитесь за стол, – Тоня завертелась возле любимого парня. – Баба Груша испекла пирог с вареньем…

– Грушевым, – подхватила я с восторженной улыбкой, и снова будто бы язык проглотила, стоило Карену на меня посмотреть.

Мы оба с ним стояли, как пришибленные огромным снежным комом, на фоне бурного кипения жизни, которое олицетворяла воркующая влюбленная парочка. Смотрели друг на друга, и ничего не могли сказать. Слова застыли в горле или они даже не успели туда опуститься, застряли прямо в голове.

– Забавно, – Карен первым укротил непокорные слова, как дрессировщик – рысаков. – Грушевый пирог от бабы Груши… Думаю, его стоит попробовать.

Он сходил в коридор, чтобы повесить драповое пальто и шапку из пыжика. Шарф в большую зеленую клетку не снял, оставил обмотанным вокруг шеи на модный манер, как столичный пижон.

– Приступим к дегустации пирога, – Карен потер ладони, согревая и очищая остатками снега.

Мы сели на кухне пить чай за круглым столом. Тоня разлила по чашкам остывший до приятной теплоты кипяток, добавила каждому заварки из фарфорового чайника с отколотым на кончике носиком. Крошечная выбоинка давно потемнела и была похожа на родинку на носу человека. У Карена была небольшая родинка на лице, только рядом с носом, на правой щеке. В тревожном смятении я смотрела на его родинку, на носик чайника, и дружеский разговор проходил мимо моих ушей. Незваные воспоминания, неприятные ассоциации, все это завертелось, словно тонкая белая пенка от размешанного сахара в чашке чая. И телепередача, вместо того, чтобы отвлечь и развлечь, нагнала еще больше тоски.

В сводке международных новостей рассказали о необычном случае. Жил в американской глубинке простой трудяга Томас Фергюсон, у него было небольшое домашнее хозяйство и стадо овец. Мужчина сочинял веселые песни, мастерски играл на саксофоне и рояле. По выходным он выступал в клубе с маленькими концертами. Местные жители его любили за доброту и отзывчивость. Называли Старина Том, хотя ему еще и сорока лет не стукнуло. Однажды Том бесследно пропал с пастбища вместе со всеми овцами. Никто не смог его найти, а полгода спустя охотники обнаружили в логове койота рваные окровавленные трусы и погрызанные ботинки. После жуткой находки Тома признали погибшим, но история на этом не закончилась. Пластинка с записью его концерта случайно попала в руки к богатому и влиятельному человеку, который был поражен до глубины души и заказал сделать множество ее копий, оплатил рекламное сопровождение. Том стал знаменит посмертно, его песни понравились людям и пластинки шли нарасхват. Вдова и маленькие дети, потерявшие кормильца семьи, получили выплаты с продаж. Ведущая подвела итог печальной, но светлой истории словами о том, что честный труд и талант человека никогда не пропадет бесследно, а принесет добрые плоды.