А на шахматном поле Лихое Приключение пустило в ход тяжелую артиллерию. Ферзь при поддержке коня скинул с доски пару фигур. Пешки, ощетинившись, пытались сдержать натиск и незаметненько перейти в наступление.

А Царь с Петрухой, меж тем, прибыли в злополучную деревню с инспекцией.

Молодец дядька Антип, что деревеньку не только обновил, но и приукрасил. На краю площадочку соорудили детскую с качелями, лесенками и бревенками. Местный скульптор поставил на ней гномов, лесовиков и другую сказочную нечисть. А, с другой стороны деревни вырос трактирчик – это уж чистая вотчина Антипа. Государевы дела – во главу угла, ну, а себя забыть плохим хозяином быть.

Пройдясь по деревне, поговорив, заглянув, поковыряв, поводив носом, попробовав на зубок, царь-батюшка остался доволен. Молодец дядька, хозяйство в спорых руках держит, коровам и тем пятна на спинах нарисовали.

Местные жители от доброты душевной и заодно по случаю от лиха избавится решили царю жеребца подарить, попавшему под муравьиную раздачу. Вследствие чего, левая его часть была вся черная, а правая белая, а глазища зеленые, а в них ведьмак играет. Разделительная полоса как раз по хребтушке прошла и полхвоста зацепив с половиной гривы. Так что вид у жеребца был еще тот.

Царь жеребцом полюбовался: по морде погладил, чуть был не укушен за отсутствие хлебной подачки, и велел отвести его к трактиру, пусть, мол, меня там пока дожидается. Да и сам царь в окружении местной знати в скором времени поспешил все в тот же трактир для ведения кулинарных бесед и ревизии местного меню.

Через пару часов оживленных бесед, возлияний и индивидуальных импровизаций за столом вспыхнул оживленный спор, что человек в небе летать не может, а, если и подымится, то как камень рухнет вниз.

Да, закон всемирного тяготения никто не отменял, соглашался Петрархиус, но человек летать может. Например, на воздушном шаре или каком-нибудь летательном аппарате.

Ну, это ты загнул, пробасил царь, если бы кто эти аппараты выдумал. Мы с тобой при дворе уже бы целый парк имели, а не на кобылах по нашим дорогам трусили, трудовые мозоли зарабатывая.

И барский люд поддержал царя одобряющими ухмылками, что мол, умен наш батюшка-царь и в логике этой разумеет, и не сшибить его с мысли праведной, хоть и язык заплетается.

А сей спор зародился с малого. Будто бы местная знахарка, в тот день как мракобяшки на деревню напали, из лесу возвращалась и с опушки леса видела, как в небе летела косынка треугольная, как кисея прозрачная, и от той косынки вниз лучик света падал, и где земли касался, туда мракобяшки и топали.

Чудная история, но чего баба для красного словца не скажет, уразумел староста.

Не скажи, попытался вставить слово Петрархиус, Я в одной книге дивной про такие штучки читывал.

И я эти треугольные косынки видел и не одну, негромко, но внятно произнес пацан лет тринадцати отраду, тихонько притулившийся у входа.

Да где ты видел? цыкнул на него староста. Сиди уж и во взрослые разговоры не встревай.

А я все равно видел, уперся парень. Здесь недалече, на скале их много нарисовано, а на закате солнца кажется, что они все на тебя летят и землю лучами поливают. А земля прям живым огнем полыхает и корчится в муках предсмертных.

Да пацан явно недурен был рассказывать.

Показать сможешь?

Петруха вскочил с места, и царь тоже внимательно посмотрел на мальчонку.

Царь-батюшка, да не бери его слова в толк. Он у меня самый младшенький, несмышленый дурак, но приукрасить всякое любит, девкам сказки побаить, бабам нервы завести, запричитал староста, и, обращаясь к сыну, прикрикнул. – Цыц, тебе говорят! Что в праведные разговоры без спросу встреваешь и под ногами путаешься?

Ты погоди, отец, осадил старосту Петрархиус, может пацан дело говорит. Сколько до твоей скалы ехать?

Да минут тридцать, если на лошадях и вдоль поля напрямки.

Что ж тогда еще сидишь? Вели запрягать. И поехали смотреть твои наскальные рисунки.

Все с шуточками и смешками, слегка подтрунивая над парнем, высыпали из-за столов на улицу. До заката было еще часа полтора, и небольшая прогулка на лошадях показалась легкой и приятной забавой.

Пацан зарделся и приосанился, ведя столь благородную свиту к своей необыкновенной находке.

День был теплый, ветер душистый, так что в неспешных разговорах как раз к началу заката подъехали к скале.

Скала как скала, серая и отвесная. Но только лишь луч закатного солнца её коснулся, как на поверхности что-то изменилось и начал проявляться рисунок. И не просто проявляться, а оживать. Треугольная косынка сначала одна, потом две, потом с десяток возникли на плоскости, и начали надвигаться. У людей, смотрящих на это чудо, дыхание сперло, лошади назад попятились. А каждая косынка луч цветной выпустила и на землю его направила. И полыхнула земля огнем адовым, и умирало все живое, в муках корчась. А косынки все лили и лили страшный свет свой…