И началась служба прапорщика Ивашникова в должности караульного начальника, неожиданно хлопотная. На него возложили строевые занятия, изучение уставов, словесность, контроль за чисткой оружия, разводы и проверки караулов, составление рациона и контроль за котловым довольствием, словом, кто служил — знает. Взаимоотношения его с двумя другими офицерами охраны миссии сперва не сложились, но потом все стало на свое место. Кадровые военные, из семей офицеров, закончившие привилегированные московское и петербургское военные училища, они приняли появление прапорщика из рядовых с изрядной долей иронии, если не издевки. Поручик Корн, франт и ловелас, тот вообще как-то в общей гостиной, куда собиралось почти все мужское и женское население миссии, держа в руке бокал вина и искоса поглядывая на Ивашникова, позволил себе пропеть:

Ивашников тогда еще психологически не окреп в своем офицерском звании, морально не утвердился, что ли, и растерялся: что же делать — пропустить мимо ушей или вызвать на дуэль? Или дать кулаком в морду? Впрочем, нет, все, что угодно, но нарушить принятые среди аборигенов русской колонии правила приличия он бы не осмелился. Но тут все присутствующие воззрились на него — какова же будет реакция?

— Что же, давайте сравним наши способности к ратному делу, — как можно насмешливей произнес Ивашников. — Чему учили вас гувернантки и дядьки в юнкерском училище и чему научен я, с трех лет скачущий на коне и с пяти стреляющий из бердана. Ferra et cogni{73}, — добавил он, намекая, что не против и поединка.

— Enfant terrible{74}, — с натугой нашелся поручик Корн, не ожидавший такой прыти от юного прапорщика.

— Bonne mine au manvais jeu{75}, — резюмировал присутствовавший здесь господин Покотилов.

Через полгода Ивашникову пришлось выручать Корна, и у того тогда был вид обмоклой курицы.

Вскоре прапорщика Ивашникова с группой солдат направили в Чемульпо получать прибывшую на пароходе Добровольного флота партию мосинских магазинных трехлинеек для русской миссии. Шло перевооружение армии, и они тоже горели желанием сменить длинные тяжелые однозарядные берданы на удобные пятизарядные магазинки.

«Россия» шла через Шанхай, и среди встречавших ее у причала людей Ивашников заметил Юлия Ивановича Бринера. С трапа судна на баркас сошел высокий худощавый с военной выправкой представительный пожилой человек, за которым китаец-бой нес два дорогих хорошей кожи объемистых чемодана; Бринер шагнул к нему, они похлопали друг друга по плечам и заговорили по-немецки. Ивашников лишь расслышал, что они справлялись о здоровье супруг — Натальи Иосифовны и фрау Эльзы и детей.

— Мёллендорф, — кивнул в сторону прибывшего стоявший рядом с ним заведующий хозяйством миссии Терешин. — Это его сменил на посту финансового советника короля и главы таможенного ведомства англичанин Броун. Явно прибыл на помощь Бринеру выколачивать концессию. Немцы, как и евреи, не нам, русакам, в пример — помочь друг другу не ленятся.

— Так Бринер же русский? — с деланным наивом спросил Ивашников.

— По паспорту. Мимикрия. Легче наживаться, газеты не станут вопить, что иностранцы расхищают…

Получив длинные темно-зеленые тяжеленные ящики с винтовками, к концу следующего дня Ивашников вернулся в Сеул в миссию. Обязанности у него удвоились — грели веретенку, снимали консервацию, изучали материальную часть, инструкции и наставления, потом занятия с нижними чинами, учебные стрельбы…

Ивашников рассказал поручику Минаеву о приезде Мёллендорфа и теплой встрече его с господином Бринером. Олег Николаевич явно призадумался.

— Хотя я никогда и не видел Мёллендорфа, а он приезжал в Пекин в бытность мою там, но к немцам я был не ходок, не нравилось мне их высокомерие, но наслышан о нем достаточно. Яркая фигура. Окончив Берлинский университет, он прибыл в Китай в качестве студента германского посольства, достаточно быстро выучил язык и был назначен консулом в Тяньцзин. Тогда немцы искали любую лазейку, чтобы проникнуть, в пику англичанам и французам, в континентальный Китай. В Тяньцзине Мёллендорф сумел очаровать Ли Хунчжана, тогда вице-короля Чжилийской провинции, и поступил к нему на службу в качестве секретаря. Надо отдать ему должное — прежде всего он позаботился о перевооружении местного гарнизона германским оружием и об обучении его германскими инструкторами. В восемьдесят втором году Ли Хунчжан, обеспокоенный натиском японцев в Корее, послал туда фон Мёллендорфа прибрать к рукам финансы этого королевства. Король Кочжон назначил его начальником таможен, которых, кстати, еще и не было и которые ему же и пришлось создавать. Как глава таможенной службы, Мёллендорф много общался с иностранцами, нагло лезшими в страну, вот Кочжон и назначил его через год и главой министерства иностранных дел. В это время и англичане попытались прибрать Корею к рукам и предложили Мёллендорфу убираться прочь. Тогда Мёллендорф решил столкнуть англичан с нами, и через одного русского инженера, находившегося в то время в Корее, сообщил русскому посланнику в Токио, что корейский король желает отдать свою страну под покровительство и защиту Белого царя. Господин Шпейер, в то время секретарь русского посольства в Токио, немедленно прибыл в Сеул, где его торжественно встретили, но во время личной аудиенции король Кочжон не высказал прямо своего намерения, а Шпейер не был уполномочен вести такого рода переговоры, да и слова Мёллендорфа можно было истолковать двояко. Пользуясь статусом вице-президента министерства иностранных дел Кореи, Мёллендорф попросил прислать сюда русских военных инструкторов, но это явно пахло конфликтом с Японией и Великобританией, и ходатайство это Петербургом было отклонено. Тогда же были установлены дипломатические отношения между Россией и Кореей, а посланником сюда был назначен действительный статский советник Карл Иванович Вебер, прежде служивший консулом в Тяньцзине и хорошо знавший Мёллендорфа. Господин посланник вручил Мёллендорфу пожалованный тому государем-императором знак ордена Святой Анны 2-й степени, но от предложения немца установить протекторат над Кореей рекомендовал воздержаться. В восемьдесят пятом году англичане сумели настоять на замене Мёллендорфа нынешним таможенным комиссаром Броуном, и тому пришлось удалиться в Китай. Но он отлично осведомлен о всех дальневосточных делах и приехал, конечно же, не зря. Посмотрим, чем он вплотную здесь займется. Это прояснит намерения Германии. Не знаю, числится ли он по прежнему за германским министерством иностранных дел, поскольку времени прошло достаточно, но связи с ним, он конечно же не теряет.

Олег Николаевич вел вполне светскую жизнь — быстро обзавелся обширным кругом знакомств, часто бывал в соседствующих с нашей иностранных миссиях, приглашал к себе и сам часто ходил в гости к знакомым иностранным офицерам, да и местную, корейскую знать жаловал своим вниманием. Дамы ему благоволили.

Еще через пару недель Ивашников вздохнул капельку посвободнее: необходимый минимум выбрал, максимум, как и Бог, недосягаем, но удовлетворение от выполненной работы и твердых знаний своих солдат он испытывал. Тут-то к нему, наконец, и обратился поручик Минаев.

— Мнение о вас в миссии сложилось неплохое, Иван Иванович. Усердны, командирские способности чувствуются, даром что молод. Но с этим отрицательным в глазах старших качеством мы расстаемся очень скоро, незаметно для себя и, увы, навсегда. Но к делу. Господин Покотилов в беседе с Мёллендорфом выяснил, что тот поражен размерами хищений Броуна. Конечно, уверяет Мёллендорф, гешефт существовал всегда и золотая пыль сама прилипает к пальцам, но аппетиты Броуна превосходит допустимые границы. Вместо полногрудой Рахили, выражаясь вольным стилем нашего жуира Корна, в казне оседает плоская Лия. Поэтому господин Покотилов и просил неофициально проверить, поелику возможно, разницу между таможенными сборами и государственными от таможни доходами. Я завязал одно полезное знакомство с чиновником таможни в Чемульпо. Готовьтесь, завтра поедем к нему в гости по случаю праздника хризантем. Форма одежды парадная. Будут дамы.