Слушатели сконфуженно посмеялись.

— А годом ранее в Корею прибыл господин Мёллендорф. (Фон Мёллендорф кивал: так, так, так…) — Он завел новую государственную машину — таможню, и на славу. Все прибывающие товары досматривались, оценивались, очищались, так же, как и на любой другой таможне мира. Только одно обстоятельство всегда порождало конфликты и недоразумения — нахальство китайцев, начиная от китайского консула в Чемульпо и кончая самым бедным кули. Часто бывали случаи, когда китайский консул получает, например, из Шанхая ящик опия или партию шелка. Таможенный досмотрщик арестовывает контрабанду, а консул бежит на таможню, в пух и прах разносит комиссара и заставляет китайских солдат принести этот груз к нему в консульство. Или простой кули добывает через консульского привратника визитную карточку консула и, прикрываясь ею, провозит контрабандой опий, женьшень или шелк.

Дальше Ивашников слушать не стал и ушел спать.

Часам к пяти Ивашников вернулся с прогулки, почистил Аметиста, дал ему кусочек сахару и, пока он грыз, кося на него лиловым глазом, тихонечко разговаривал с конем. Так, ни о чем. Говорил, что он хорошо себя сегодня вел, не горячился, и выглядит прекрасно, когда в денник заглянул поручик Корн, сегодня дежурный офицер по миссии.

— Идите, прапорщик, вас ожидает дама, — и он игриво подмигнул, щелкнул пальцами, — кореечка, но fante de mieux{76}.

Ивашников скорчил самую свирепую гримасу, на которую был способен, и Корн ретировался:

— Chaeun a son gout{77}.

Но Ивашников уже взял себя в руки.

Ким Джин-Хо ждала его у бассейна, бросая крошки декоративным рыбкам, устроившим толкотню за подачкой.

Поздоровались они несколько натянуто. Ивашников был ей очень рад и стеснялся это показать, а она, видимо, приняла его сдержанность за более чем безразличие.

Но свободно, без жеманства, приняла приглашение зайти в его комнатку. Сентябрь в Корее, как и в Приморье, — золотая пора. Воздух к вечеру прогревался, и, не дуй легкий ветерок, было бы невыносимо душно. Окно было открыто, да и отсутствие потолка под крышей значительно увеличивало объем помещения. Ивашников угостил девушку чаем с бисквитами, и они немного поболтали о погодах, появившихся близ Сеула тиграх, и она рассказала ему о символике аранжировки букетов. Нужно было приступать к делу, но они робели.

Она оказалась отважней.

— Отец уехал в Гензан, пробудет там неделю, и я взяла отчеты по месяцам за этот год.

У Ивашникова уже была копия сводного отчета о доходах от таможни за последний год работы Мёллендорфа. При увеличении грузооборота порта почти в пять раз, в основном за счет японских судов, доходы от таможни в казну почти не увеличились.

Джин-Хо огорчилась так, что едва не расплакалась. Ивашников посочувствовал ей и не знал, как утешить.

— Это мистер Броун заставляет отца составлять неправильные отчеты, — кусая губы и запинаясь, произнесла она.

Он не мог найти верный тон, чувствовал, что все его слова прозвучат фальшиво, и принялся опять угощать ее чаем, но она едва отхлебнула глоток и стала прощаться.

Ивашников проводил ее до кордегардии и смотрел, как она шла по улице — сгорбившись, неуверенной, шаткой походкой. Это заметил даже Корн и отреагировал в своей обычной манере:

— Le vin est tiro…{78}

Уже чуть ли не месяц Ивашников одевал в свободное от службы время белую корейскую рубаху, белые штаны, широкополую из навощенных ниток шляпу, башмаки из рисовой соломы на соломенной же подошве, очень неудобные, кстати говоря, и отправлялся через маленькую калитку в задней стене ограды миссии на прогулки по городу, чаще всего на базар.

Сперва его маскарад мало кого вводил в заблуждение, но недели через две он уже мог появляться в этом сравнительно большом — за двести тысяч жителей — городе без риска быть принятым за европейца. Да и в зеркале он видел заурядного корейца с желтой кожей лица, азиатским разрезом глаз, черными волосами…. Даже поведение его в корейской одежде на улице, подражая аборигенам, становилась испуганно-подобострастным, и не только перед американскими или японскими военными, но и перед корейскими чиновниками-янбанями. Случилось так, что, возвращаясь к миссии, Ивашников однажды разминулся с Олегом Николаевичем и остался неузнанным. Как он возрадовался — спасу нет.

Правда, на следующий день поручик Минаев кивнул ему: «Неплохо», но Ивашников не понял, к чему это относится.

С Ким Джин-Хо он встречался еще дважды. Один раз в Сеуле, а другой — в Чемульпо. В Сеуле они бродили по улицам, поднимались на гору Нянзам и болтали о мелочах — погоде, природе, русских и корейских обычаях. Она рассказала Ивашникову о том, что заботит корейскую молодежь, о своих планах на будущее — она собиралась поехать учиться в Японию или даже, может быть, в Америку, но это столь трудно, как жаль, что она не мужчина. Джин-Хо рассказала о резком росте национального самосознания у молодежи, увеличении количества отрядов инсургентов в горах, частых их стычках с армией и нападениях на иностранцев. Инсургенты, большей частью «тонгаки» — прозелиты религиозной секты, одной из ересей буддизма. У них крепкие связи с подобным движением в Китае, а китайские националисты объединены в секту «Да-цюань — Большой кулак» или «И-хэ-цюань — Большой кулак во имя справедливости и гармонии» и имеют поддержку даже во дворце богдыхана.

Ивашникову показалось, что между ними установилось сердечное согласие; прощались они, во всяком случае, грустно и очень неохотно. Да и потом, не будь он столь загружен по службе, каждый бы день ездил в Чемульпо повидаться с Ким Джин-Хо. Она хорошая девочка.

Они сидели у Олега Николаевича, потягивали легкое вино и делились своими наблюдениями о поведении американцев и японцев в Сеуле.

— Многие богатые корейцы, — отметил Минаев, — хотя откуда им быть богатыми, местные янбани не дают им времени разбогатеть, обдирают как липок, так вот, они стремятся вкладывать свои деньги в японские компании на подставных лиц, с согласия японцев, конечно. По самым скромным подсчетам, японцев здесь не менее семи тысяч и владеют они до восьмидесяти процентов промышленности и почти всей торговлей. Ничего серьезного, естественного, так, керосин, бумажные ткани, иголки, анилиновые краски. Но они экономически привязывают к себе корейцев.