Чтобы созреть сексуально.

— Мне так повезло, что ты у меня есть, — правда вытягивается из меня с каждым движением бёдер, пока я не краснею и не смотрю на Черча, рассказывая ему все свои секреты. — Ты слишком хорош для меня.

Если я думала, что раньше выполняла приёмы ниндзя, то ошибалась.

То, что Черч делает дальше, — это ход ниндзя.

Он вынимает из меня пальцы, распахивает мою рубашку с такой силой, что пуговицы разлетаются в стороны, а затем переворачивает меня на спину, прежде чем я успеваю сделать хоть один судорожный вдох. Его язык лишает меня способности говорить, овладевает мной, показывая мне, что он может не только доминировать, но и руководить. И я доверяю ему в этом. Я доверяю ему руководить собой, мной, другими.

Правая рука Черча возвращается к теплу между моих ног, ладонь блаженно трётся о трусики. Его левое предплечье вдавливается в матрас над моей головой, его длинное, худощавое тело изгибается над моим.

— Что мне с тобой сделать? — шепчет он прерывистым, страдальческим, невероятно влюблённым голосом. Как он может так сильно любить меня? Почему он так сильно меня любит? — Ты заслуживаешь наказания за то, что говоришь глупости, но твоя голова…

Мой будущий муж замолкает, убирая руку от моей киски, чтобы убрать светлые локоны с моего лба. Я пытаюсь заставить его вернуть руку обратно, но он игнорирует меня.

— Что за глупости? Любой здравомыслящий человек посмотрел бы на нас двоих и задался вопросом, почему кто-то вроде тебя хочет быть с кем-то вроде меня.

Я чувствую, как раскраснелось моё тело, на коже блестит пот, который неизбежно впитывается Черчем, когда он прижимается своим обнажённым животом ко моему, к моей груди, которая обнажается, когда рубашка соскальзывает с моего тела.

— Это чепуха, — Черч садится и высвобождает член так, чтобы я могла его видеть, потирая большим пальцем кончик и размазывая жемчужную каплю предэякулята по себе. — У тебя невинный дух и жизнерадостность, которые пробуждают самодовольных людей. Ты вернула меня к жизни, Шарлотта. Ты ворвались в ту пыльную старую школу и пробудила скучающих, сонных, апатичных парней, которые были слишком избалованы, чтобы помнить, какой драгоценной может быть жизнь. Ты. Ты — это сокровище, и именно поэтому, несмотря ни на что, нам никогда не причинит боль делиться тобой.

Я плачу. Знаю, что это так. Это банально, глупо и неловко, но я ничего не могу с собой поделать.

Черч давит на все мои кнопки, дёргает за струны моего сердца.

Я начинаю всхлипывать, закрывая лицо руками и понимая, что это наименее сексуальная вещь на планете. Я выгляжу отвратительно, когда плачу. Становлюсь сопливой и опухшей, и моя нижняя губа определённым образом выпячивается.

Мистер Монтегю воспринимает всё это как должное, берёт мои руки в свои и мягко отводит их в стороны. Он вытирает поцелуями все слёзы, прижимается щекой к моей, вдыхает мой запах.

— Ты — бесконечный источник энергии и жизни. Ты можешь забрать у меня всё — мои деньги, моё тело, моё время — до тех пор, пока я могу продолжать брать всё у тебя.

— Вот ведёрко, — говорю я, шмыгая носом, притворяясь, что протягиваю ему воображаемое. Мне сейчас восемнадцать, и я должна быть, по крайней мере, немного взрослее, чем сейчас. Но это не так. Может быть, я никогда не стану «зрелой» в смысле скучных людей, которые носят бежевые рубашки поло и считают фиолетовые стены непристойными, которые забыли, как смеяться ни над чем, как быть глупым, как превращать каждое мгновение в приключение.

Меня это устраивает.

Черч смеётся надо мной, но мне не так смешно, потому что его твёрдый член упирается мне между ног, а мои широкие трусики мешают ему попасть туда, куда я хочу.

— Трахни меня, пожалуйста, — умоляю я, такая же бесстыдная, как всегда. — Пожалуйста, муж.

О.

Вот и всё.

— Да, моя милая жёнушка.

Как только я произношу волшебное слово, глаза Черча превращаются в полыхающие языки пламени, и он захватывает пальцами ластовицу трусиков. Отодвигает их в сторону… Подождите. Не просто в сторону. Ткань рвётся, когда Черч пытается сорвать их, перекидывая затем лоскуты через плечо, прежде чем наброситься на меня.

— Офигеть, — начинаю я, но для дальнейших слов нет ни места, ни возможности. Черч вонзается в меня, отмечая моё тело как продолжение своего, соединяя нас в этот идеальный момент единения, жара и трения. — Мм-м.

Это всё, что я могу выдавить из себя: звуки, стоны и всхлипывания.

Мы двигаемся вместе, бёдра соприкасаются, руки блуждают, губы пробуют на вкус.

В нём есть напряжение, которое говорит о том, что он хотел бы сделать больше, поиграть со мной, испытать свои силы… И в нём также есть удивительная сила сдерживаться, осознавать мою травму, прикасаться нежными пальцами к моей щеке.

— Кончи в меня, — шепчу я ему в губы, и он позволяет шелковистому смешку соскользнуть с его блестящих губ.

— О, ты не смогла бы убедить меня в обратном.

Черч проникает до упора, полностью выходит, снова погружается.

Изысканная. Чёртова. Пытка.

Я хватаю себя за груди, сжимая и разминая их, пока он ласкает меня до конца, наблюдая сверху, как я выгибаю спину, приоткрываю губы, бормочу слова благодарности ему и его телу, о которых, я уверена, позже пожалею.

— Красивая, — он ждёт, пока я не превращусь в потное месиво под ним, а затем нежно трахает меня, пока не кончает. Каждый мускул в его теле напрягается, пальцы ног впиваются в простыни, его следующий толчок вперёд более мучителен, чем остальные. Его горячая разрядка захлёстывает меня, когда я наблюдаю, как блаженное выражение появляется на его лице, а затем он выходит и кончает на мой живот.