— Думаешь? Возможно, конечно, — я покачала головой и задумалась. — Утверждение голословное, но не лишено логики.

— Да, это конечно же ничем не подтвержденное предположение, но представь, если народ испугался новой эпидемии и решили ее остановить в самом начале. Люди разные жили в деревне, многие своих близких потеряли в семидесятом году…

— И у кого-то сдали нервы? Теория вполне жизнеспособная, но не единственная, возможно, слуги тоже заболели, а пожаробезопасность в старых домах и так хромала на обе ноги. Свечи, камины, печи. Версия о поджогах наиболее реалистичная, не поспоришь. Или еще вариант, узнав о болезни, кто-то из домочадцев с ума сошел и решил покончить со всем сразу, не мучаясь? Странно, что о причине пожаров в отчете ничего не сказано — следствие ведется, дело не закрыто. О захоронении тел тоже ничего не написано, как и в метрической книге.

— Тоже вариант, если бы мне сообщили, что у меня чума, я бы тоже съехал с катушек, а вот с книгой совсем не понятно! Тела обнаружили или нет? Если да, то почему нет записи о смерти?

— Вопрос…– я задумчиво полистала отчет.

— Возможно не было на тот момент приходского священнослужителя? — Ник указал на распечатки.

— В деревнях вообще храма быть не могло, максимум часовня, а храм был в ближайшем городе, и священник оттуда же…

— Вот оно что…

— Ладно, с 1700 годом закончили до появления новых данных. Что там с 1842? Ты упоминал, что купец тоже в пожаре сгорел?

— Да, об этом мне и дед рассказывал. История старая и тоже странная. Не понятно, то ли он сам виноват, то ли помог кто!

Ник протянул мне распечатанную карту 1850 года, я с трудом разобрала, где что изображено на карте. Квадратики, линии, ни названий, ни нормальных обозначений.

— Карта более позднего времени, но усадьба еще сохранила свою территорию. Давай сравним со старой картой.

Мы положили карты рядом, на столе, сравнили территории старого имения и усадьбы купца.

— Он действительно выкупил имение и еще часть леса. Только по такой карте понять где находилось старое имение точно, не представляется возможным. Размахнулся мужик, — ухмыльнулся Ник. — Что о нем известно: купец первой гильдии, торговал пушниной, женился на молодой барышне, выкупил землю, начал строительство усадьбы, и вдруг от жадности приказал использовать для стройки развалины имения и склеп.

— Отличная характеристика, щедрые жесты на публику и мелочность и жадность втихую.

— Такое сплошь и рядом…

Я уткнулась в экран монитора, открыла браузер и набрала 1842 год, Россия.

— И не говори, еще что-то? Кстати, посмотри, нашла кое-что в сети: насчет пожаров, в те года архитекторов в России обязали нести ответственность за пожары в построенных ими зданиях. Такое решение было связано с тем, что 30 ноября 1831 года в Петербурге в Калинковской больнице произошёл опустошительный пожар из-за архитекторской ошибки: от оставления деревянного простенка между двумя печами в углах двух смежных комнат. Еще в Петербурге произошёл крупный пожар, уничтоживший около 250 домов, большое количество коров и лошадей. В огне погибло более 500 человек. Пожар начался в доме Сафроновых на Болотной улице между Свечным переулком и Разъезжей улицей. В этой части города стояли в основном деревянные дома: конюшни, навесы и сеновалы извозчичьих и ямских дворов. Это и предопределило огромный ущерб, причинённый огнём. Спустя несколько дней министр внутренних дел распорядился наложить запрет на строительство деревянных домов в Петербурге и поощрять строительство каменных, способствовать устройству колодцев во дворах и не устраивать складов с горючими материалами.

— Вот, только наш купец строил усадьбу каменную, не деревянную. Пожар начался в его комнате, дальше не пошел, успели потушить. Усадьбу с тех пор только ремонтировали пару раз, но домище-то до сих пор стоит.

— Ты прав, но загореться могло что угодно, мебель, отделка, шторы, ковер в конце концов, — я пощелкала по сайтам. Больше ничего интересного не нашла. — Вот еще интересный вопрос, а старое имение из каких материалов были построено?

— Не знаю, но выяснить было бы неплохо. Можем обратиться к нашей раритетной бабульке. Она работала там до меня, и вообще в администрации сидит больше полувека, вдруг что-то слышала или видела.

— Что за бабулька? Ты же говорил там только бухгалтер?

— Нет, — помотал головой Ник. — Раритет — бабулька, Клара Васильевна Дубинина, обретается с главного входа в коридоре на право, завтра к ней зайдем. Она кем только в нашей администрации не работала, сейчас на пенсии, но в обучении новых кадров ей равных нет, вот и выделили ей небольшой кабинетик.

— Кажется я поняла о ком ты, маленькая, сухенькая, голос тихий, часто мелькала за спинами наших народных мужей на выступлениях. Я в администрации как ни странно, ни разу и не была.

— Точно, именно она. Что ж, вернемся к нашему купцу. Смотри, еще я нашел часть копии ревизии, переписи от 1826 года. Так как вот там и указан наш купец, то есть на тот момент потомственный мещанин, с кучей долгов от отца, тот записан как банкрот, в 1835 получил купеческое свидетельство.

— В 1846 его уже не было в живых, тогда проводилась следующая ревизия, — кивнула я. — А ревизских сказок между этих переписей не нашел?

— Не подловила, я тоже умею пользоваться интернетом, что такое ревизские сказки я посмотрел, но в архиве их не нашел. Пока…

— Постой, а где было кладбище в 1772 году? Возможно на нем хоронили умерших от эпидемии и потом его закрыли, создали новое. Если по уму, то так и должно было быть, и трогать его нельзя было.

— Это же небольшая деревня, может хоронили их на отдельном месте. Чудо, что вообще выжившие остались.

Сложив стопкой распечатки, я перерисовала более старую карту в тетрадь.

— Смотри здесь кладбище находится далеко от имения, у дальнего конца деревни, но это 1787 год. Предположим, что ранее оно могло находиться с противоположной стороны, а это означает…