Кто-то воспринимал человека, о котором старик собирался вести рассказ, злодеем, другие считали его героем. Больше всего пугало публику, что персонаж песни не был вымышленным и вполне мог до сих пор бродить по миру.

Ничто так не пугает, как напоминание о настоящем, реальном чудовище. Старик стянул на себя все внимание публики, хоть кое-кто и поглядывал на выход. Наконец он запел:

Певец замолчал, глядя в лицо смущенной публике; некоторые зрители тихо роптали, другие робко аплодировали. И никто не услышал, как я пробормотал последние две строки:

Мой голос прозвучал словно шепот ветра в дупле пустотелого дерева – слабый и тихий, а все ж отдавшийся легким эхом. Я с благодарностью ощутил на себе взгляд певицы – похоже, окончание песни расслышала лишь она.

Приятно – и на этом пора заканчивать. Я улыбнулся и, пройдя мимо нее, ступил на лестницу.

– Подожди, – попросила женщина, и я остановился, бросив на нее внимательный взгляд.

– Ты обещал дать мне имя, сказитель.

Было дело. Негоже уходить, не исполнив обещания.

– Пусть будет Элойн – имя, напоминающее то, что мы сейчас слышали. Вечно сияющая, поцелованная солнцем. Моя принцесса тепла и солнечного света. – Я низко поклонился.

Принцесса солнца – ибо я никогда не смогу полюбить другой дочери луны. Никогда – и уж точно не сегодня вечером.

Ее лицо просияло, оправдывая придуманное мною имя.

Решив оставить певицу с этим скромным даром, я подхватил поклажу и двинулся на поиски своей комнаты. Впрочем, мой путь оказался недолгим. Я открыл дверь. Все равно, что там есть, – только была бы кровать. Посох лег на пол, за ним последовала перевязь с книгами. Со всей возможной осторожностью я пристроил рядом футляр с мандолиной, а затем обрушился в койку и попытался изгнать из головы две последние строки недавно прозвучавшей песни.

Ничего не вышло.

Я сложил материю разума добрый десяток раз, когда это не помогло – еще десяток.

Вот только каждую из граней восприятия заполнила Алюн.

Как уснул – не помню. Помню, что плакал.

Проснулся я от барабанной дроби дождя по жестяной крыше. Полежал в постели в полусне, прислушиваясь к непрерывному перестуку. Ритм дождевых капель, казалось, полностью повторял шум в моей голове. Наконец я осмотрелся в комнате, которую занял на ночь.

Дэннил явно воздал должное моему таланту и опыту. Подобный номер обошелся бы обычному постояльцу в приличную сумму, и вскоре хозяин таверны имел бы на руках целую септу.

Стало быть, Дэннил намерен выжать из меня все, что можно.

В нескольких шагах от кровати стояло огромное корыто для мытья – при желании в таком вполне можно улечься на спину. Рядом – мягко светящийся небесной голубизной кувшин.

Прочая обстановка комнаты у меня в голове не задержалась – разве что раскрашенная ширма в углу. Я разглядел роспись: фермерское поле, солнце в зените, одинокий человек – худой и загорелый – трудится под палящим зноем.

Антуан… Я улыбнулся. Немудреная картина отвлекла меня от мрачных образов, что роились в голове перед сном. Не принять ли ванну? Я быстро передумал – не стоит разнеживаться. Конечно, будет время подумать, но думать мне как раз не хотелось.

Выпрыгнув из кровати, я схватил посох и бросил взгляд на остальное свое имущество. Трогать чужие вещи здесь никто не стал бы, уже не говоря о том, чтобы украсть.

Многие люди не слишком увлекаются историями; исключение составляют случаи, когда рассказчик умелый, – иначе любые легенды воспринимаются как нудные, никому не нужные поучения. Футляр же оказался бы громоздкой ношей для вора, да и ценности никакой собой не представлял.

Как жаль, что важнейшие вещи в мире редко таковыми воспринимаются.

Нагнувшись, я поднял верхний том из стопки. Книги нуждались в постоянной заботе, и я не отказывал им во внимании. Вот и на этот раз аккуратно перетасовал всю кучку сверху донизу – тщательно, можно сказать, с благоговением – и туго затянул перевязь. Теперь ни одна не выскользнет, не упадет. Я подошел к столу.

На столешнице лежал медный ключ, который вечером мне на глаза не попался. К замку самого большого ящика он подошел; тот вздрогнул, крякнул и наконец неохотно открылся. Осторожно опустив внутрь перевязь с дневниками, я мягко его задвинул.