Шрифт:
* * *
Виктория открыла глаза. Было утро, и свет пробивался через плотные темно-бордовые шторы. "Где я?
– было её первой мыслью.
– Ах да, в квартире на проспекте Вернадского. Но почему я одна? Где он?". Внезапно она все вспомнила и нахмурилась. Резкий звонок мобильного телефона прорезал тишину.
Виктория повернула голову: на тумбочке надрывался мобильник. Она схватила трубку.
– Алле! Алле!
– Это Виктория Кричевская?
– раздался приглушенный мужской голос.
– Да.
– Это я. Узнала?
Виктории показалось, что её разыгрывают. Когда-то в детстве она играла в "угадайку". Но сейчас было другое.
– Нет.
– Ты подумала?
– Над чем? Голос был гнусавым. Чувствовалось, что мужчина зажимает себе нос.
– Над тем, что прислали тебе в конверте. Газетной заметке.
Викторию охватила безудержная ярость. Она схватила телефон и хотела с размаху швырнуть его о стенку, но во время остановилась и с силой нажала на кнопку. Раздались частые гудки. Виктория тяжело дышала. Она перекатилась на другой конец кровати и задумалась. Судя по всему, за неё взялись всерьез. С некоторых пор в её квартире раздавались анонимные звонки. Иногда на том конце трубки молчали, иногда делали намеки на её причастность к убийству мужа. Эти звонки выводили Викторию из себя. Она понимала, что её хотят выбить из колеи, психологически сломать и заставить уйти из холдинга. "Главное, сохранять хладнокровие, - твердила себе Виктория, но ей удавалось это с трудом. У Виктории был взрывной характер, и она легко закипала. Правда, также быстро отходила. Люди, работавшие с Викторией, знали об этом и старались не попадаться ей под горячую руку.
Виктория почувствовала, что ей стало немного легче. Она встала с кровати и накинула на себя халат, лежавший на стуле. "Пойду приму ванну, потом завтрак и - на работу" - решила она.
За завтраком Виктория смотрела в окно. День был пасмурным. "Интересно, какая погода в Лондоне? Бедный мальчик! Растет без матери. Когда мы с ним говорили в последний раз, по телефону у него даже голос дрожал". Ей показалось, что снова зазвонил телефон. Она прислушалась. Так и есть. Виктория бегом направилась в спальню. "Если опять этот, я не знаю, что с ним сделаю..." - Вика, это я.
– А, привет.
– Как ты себя чувствуешь? Плохо.
– Может, обратишься к врачу?
– Пока не стоит.
– Ты не представляешь, как я вчера перенервничал за тебя.
– В следующий раз не говори ерунды. Да, конечно, просто мне казалось...
– Что?
– Да так, ничего. Для меня главное - ты и твое самочувствие. Я тебя люблю, Вика.
– Я тебя тоже.
Где-то с силой хлопнула дверь.
– Да... опять звонил он. Теперь уже по мобильному. Из-за этого идиота мне придется менять номер. Правда, мне кажется, что их - двое. И сегодня звонил другой.
– Ты только не волнуйся. Береги себя. Все постепенно образуется. Если что с тобой случится - я не переживу. Я тебе ещё сегодня позвоню. А завтра мы опять встречаемся в этой квартире. Пока. Целую.
– Пока.
– Я хочу тебя.
Виктория рассмеялась.
– Пока, пока.
"Может быть, и правда все образуется". Но она прекрасно понимала, что это - только начало.
ГЛАВА 3
Самым первым смутным ощущением детства, которое помнила маленькая Вика, был блеск серебряных ложек и вилок на большом круглом столе. Солнечные зайчики играли на серебре, а Вика радостно смеялась, стуча кулачком по столу. Ее родители всегда обедали в комнате, и маленькая Вика сидела рядом с ними.
Ее мать Диана Ашотовна была армянкой, и позже она часами рассказывала подрастающей Виктории о родном Ереване, выстроенном из розового туфа, красивых узких улочках, нарядных церквях, старинных кофейных мельничках, кристально-прозрачных водах Севана. Отец Вики Cергей Константинович был крупным ученым в области биологии и занимал большой пост в Академии наук. Дочь он почти не видел, так как приходил домой поздно, когда Вика уже спала, убаюканная материнскими сказками. Она засыпала прямо у матери на коленях, слушая бесконечные истории о храбром воине Тигране, его прекрасной невесте Алите и верном друге, хитром лисе Баури.
Виктория часто слышала как мать тихо говорила отцу: "Ты с ней поосторожней, у неё формируется характер". Характер Виктории стоил десяти мальчишек. Она не терпела никаких возражений и привыкла все делать по-своему. Виктория мгновенно насупливалась, когда чувствовала, что её безоговорочное первенство кем-то оспаривается, а желания - игнорируются. Если эта угроза исходила от детей, то Виктория шла напролом: могла подраться, заорать. Но если в противостояние с ней вступали взрослые, то Виктория меняла тактику - она беспрерывно канючила, дергала, требовала, и рано или поздно добивалась своего.
– Вика, - пыталась призвать её к порядку Диана Ашотовна, - Валентина Сергеевна пожаловалась, что ты опять подралась с Витей. Разве так можно!
– Пусть не лезет к моим игрушкам и идет играть в другую песочницу, - возражала Вика, - он же первый начал.
– Все равно девочке нехорошо драться.
– Если он ещё полезет, - и Вика выразительно потрясала маленьким, но крепким кулачком.
Диана Ашотовна смущенно улыбалась и разводила руками. Она пыталась быть строгой, но у неё это получалось плохо. Вике, несравненному окошку её жизни, прощалось абсолютно все.
Когда Вика пошла в школу, то она обнаружила, что её лидерство, к которому она привыкла как к чему-то само собой разумеющемуся, здесь надо завоевывать и утверждать. И ей пришлось приложить немало сил, ума и изворотливости, чтобы добиться своего почетного первого места. Мальчишки соревновались за честь донести её портфель до дома, а девчонки поверяли свои тайны и секреты.
Окружающих поражала её внешность: темные волосы, бледное лицо и светло-голубые глаза. Знатоки-этнографы сказали бы, что тип её лица ближе всего к уэлльскому. Такие лица можно было встретить на рыцарском турнире в средневековой Англии или в старинном шотландском замке.
Учеба давалась Вике легко. "Способная девочка" - говорили учителя. "Кем ты хочешь стать?" - спрашивали знакомые. Вика пожимала плечами: "Наверное, геологом".
– "Почему?" - "Люблю путешествовать. Нет, - в ту же минуту передумывала Вика, - летчицей или космонавтом". Жизнь была проста и понятна, и в этой удивительно легкой и волнующей жизни она, Виктория Беланина, была обречена быть первой.