– - Ну, ну!
– - сказал хозяйкин муж, раскуривая черную, как уголь, сигаретку.
– - Тут уж ничего не поделаешь!

Где-то там, в горной деревушке близ Палермо, жили два брата Мариетты, годные только на то, чтобы собирать по праздникам милостыню на церковной паперти, и копался в винограднике ее старый отец. Даже пьяное весеннее счастье не заставило Мариетту забыть об этих близких людях. Она вспоминала об них и немножко грустила, но не чувствовала себя виноватой. Ведь, до сих пор она высылала им аккуратно каждый месяц измятую синеватую бумажку в десять лир. А за свой грех она обязана была ответить только Мадонне.

Праздник наступил, и к четырнадцатому числу остров, как будто, устал уже лежать под своим тяжелым желтым покровом, На тропинках опавшие лепестки, из желтых сделавшиеся коричневыми, смягчали шорох шагов. Пресыщенные медвяным соком бабочки летали вяло, едва поднимаясь над оплодотворенной, готовой к лету, землей. И ласки рыбака тоже изменились, из умоляющего и порывистого он сделался спокойным и властным.

Утром четырнадцатого числа серебряная, украшенная драгоценными каменьями статуя святого патрона острова медленно выплыла из собора на плечах верующих. Впереди шли младшие клирики и хоругвеносцы, и мальчики-певцы в длинных белых рубашках. Тут же были подростки и девушки в кисейных белых с голубым платьях и древние старухи, черные, как гробы. Торжественно гремели ярко начищенные трубы городского оркестра, а следом за серебряной статуей, так же медленно и торжественно, как сам святой, выступал в шелковой фиолетовой мантии соррентинский епископ, окруженный съехавшимися со всей округи канониками и прелатами. И едва только процессия спустилась с широкой соборной лестницы и появилась на пьяцце, как изо всех окон, со всех плоских крыш и балконов посыпался, сверкая, золотой дождь, -- лепестки весеннего дрока, старательно сорванные руками верующих еще накануне. Лепестки падали на благословляющие руки святого и на увенчанную высокой митрой серебряную голову, -- и старческое лицо с короткой густой бородой ласково и мирно улыбалось, а губы шептали шелестом падающих лепестков:

– - Любите, дети мои, любите... Любите...

Мариетта была в толпе, запрудившей пьяццу, и потом вместе с процессией отправилась вниз, к морю. Но она не надела ни белого платья с голубой лентой, ни кисейного покрывала: Мадонна все видит и обманывать ее бесполезно. И разве любовь Карло не дороже прозрачного покрывала невинности?

Хозяйка опять кричала и бранилась, а хозяйкин муж курил черную сигаретку и снисходительно покрякивал. А внизу, на море, рвались щедро снаряженные петарды с таким грохотом, как будто подземные бездны разверзлись и Везувий бросает на беззащитный остров тяжелые каменные бомбы. Мариетта знала, что сейчас там, внизу, Карло вместе с другими рыбаками встречает святого патрона в торжественном морском параде. Легкие рыбачьи лодки то кружатся хороводом, то размыкают кольцо, вытягиваясь в прямую линию, а весь берег окутан пороховым дымом от взорванных петард, музыка гремит без устали, а Сан-Констанцо простирает над заливом благословляющую серебряную руку.

Мариетта помнила, что она обязана добросовестно заработать свои десять лир. Она подала обед трем попавшим в отель иностранцам, помогла своей подруге перемыть посуду и, когда уже смеркалось, побежала к Карло, на Гранде Марина. Бессознательное чутье влюбленной помогло ей найти своего возлюбленного, который сидел на пустом бочонке, курил и смотрел на темнеющее вечернее море.

– - Я так соскучилась о тебе, Карло!

– - В самом деле? По-моему праздник был довольно удачен.

– - Да, может быть... Не все ли равно? Я не видела тебя целый день. Может быть, мы пройдемся немножко? Совсем немножко...

– - Подожди...

Рыбак смотрел вдаль так внимательно, что Мариетта, хотя ей хотелось любоваться только своим Карло, невольно тоже взглянула по направлению его внимательного взгляда. Далеко в заливе, в голубом тумане, она заметила удалявшиеся по направлению к Неаполю огни большого океанского парохода.

– - На что ты смотришь, Карло?

– - Ты видишь сама! Он идет из Америки... А дней шесть спустя отправится новым рейсом.

Слишком ранняя весна была в этом году, -- и к празднику Сан-Констанцо дрок уже начал отцветать.

– - Да, я вижу! Так ты не хочешь пройтись со мною?

– - Я устал, Мариетта! И напрасно ты пришла так поздно. С рассветом мне нужно уже выехать на ловлю.

– - Недавно ты говорил, что тебе ничего не стоить провести несколько ночей подряд совсем без сна...

– - А сегодня я устал и мне хочется спать.

– - Так этот большой пароход идет из Америки?

– - Да... Покойной ночи, Мариетта! Твоя хозяйка тоже будет недовольна, если ты вернешься домой слишком поздно.

– - Это хорошо, что ты так заботишься о моей хозяйке, Карло. Покойной ночи!

После праздника наступили знойные, душные дни. По ту сторону залива над Неаполем повисла грязная полоска пыли. Виноградные лозы торопливо выбрасывали цвет, а золото дрока тускнело и на южной стороне холмов праздничную желтую одежду кое-где сменила уже жесткая и уродливая синевато-серая щетка. Медвяный весенний запах сменился горьким запахом увядания.

Карло был чем-то занят, очень занят. Иностранцы, недовольные наступившей жарой, уехали на север и маленький отель в тесном переулке был совсем пуст. У Мариетты было достаточно свободного времени, и она могла гулять, сколько хотелось, по всем дорогам и тропинкам острова. Карло сопровождал ее только изредка. Ведь, он был слишком занять для того, чтобы терять дорогое время на бесплодные прогулки.

Мариетта не умела жаловаться. И многого в жизни она совсем не могла понять, -- но кое-что безошибочно подсказывало ей бедное, израненное сердце.

– - Ты скоро уедешь, Карло?
– - неожиданно спросила она своего спутника, когда он поцеловал ее холодно и равнодушно, расставаясь с нею у ворот отеля.

– - Почему ты так думаешь?

– - Я не знаю! Но вот, мы опять были сегодня у каменной скамейки -- и дрок уже отцвел, -- и ты не поцеловал меня!

Рыбак ничего не ответил и поспешно ушел, и звук его торопливых шагов сказал Мариетте, что ее счастье отцвело вместе с золотыми весенними цветами.