Шрифт:
– - Ты ничего не понимаешь в этих делах!
– - сказал рабочий своей жене.
– - Мы не можем терпеть больше. Так должно быть и так будет.
– - А чем же виноват твой ребенок? Неужели ты будешь спокойно смотреть на его гибель, когда у меня не станет молока? Тебе набили голову глупостями разные краснобаи, которым нечего терять. Но помни, что из этого не выйдет ничего хорошего.
– - Хозяева должны уступить. Все твердо уверены, что забастовка не протянется долго.
Однакоже, все устроилось не так скоро и просто, как рассчитывал агитатор. Хозяева передали часть самых спешных заказов на другой завод, который не присоединился к стачке, и могли ждать.
Горны остыли, станки покрывались пылью, паровой молот лежал тяжелой и неподвижной массой. Директор разъезжал по городу на своем новеньком автомобиле, как всегда, спокойный и веселый, а ссудные кассы переполнялись исхудавшими, голодными рабочими, которые тащили сюда свои последние жалкие пожитки.
– - Ну, когда же вы, наконец, будете праздновать победу?
– - спрашивала жена.
За время стачки она сильно изменилась к худшему, и рабочий часто замечал, как она смотрела на него с плохо скрытой ненавистью. Это огорчало его больше всяких лишений, -- а ребенок уже не наедался досыта и кричал целые ночи напролет.
Прошли слухи, что директор набирает рабочих со стороны, -- и нельзя было надеяться, что ему не удастся набрать полного комплекта, так как, ведь, безработных всегда слишком много, а голод говорит сильнее товарищеского чувства.
Ребенок заболел. С ним сделались рвота и конвульсии. Нельзя было надеяться, что он выживет, если только питание матери не изменится.
– - Ты -- его убийца!
– - говорила жена.
– - Ты не жалеешь ни меня, ни себя самого. Но чем виноват беззащитный ребенок?
В этот самый день посыльный принес рабочему записку, подписанную самим директором завода. Директор призывал его в контору для неотложных переговоров. Рабочий предчувствовал, в чем будут заключаться эти переговоры, но все-таки отправился аккуратно в назначенный час.
Директор встретил его очень любезно и предложил сесть в мягкое кресло, обитое дорогой кожей.
– - Друг мой, я всегда считал вас разумным и самостоятельным человеком и всегда был доволен вашей работой. И я уверен, что во всю эту глупую историю вас вовлекли другие. Но теперь зависит всецело от вас одного, желаете ли вы продолжать работу на нашем заводе, причем ваша заработная плата будет значительно увеличена, или же вы предпочтете остаться на улице, потому что комплект новых рабочих в скором времени будет уже набран.
– - Господин директор, -- ответил рабочий, -- у меня нет выбора. Мой сын умирает, и моя жена похожа на смерть. Но я дал обещание товарищам не изменять им в общем деле.
– - Если вы исполните это обещание, то нога ваша никогда не переступит через порог завода. И, кроме того, вы попадете в черные списки, так что ни один предприниматель не захочет взять вас.
Рабочий долго молчал, -- потом, когда директор начинал уже терять терпение, с трудом выговорил, едва ворочая плохо повинующимся языком:
– - У меня нет выбора. Я уже сказал вам об этом, господин директор.
– - В таком случае, вот мои условия. В понедельник вы встанете на работу. Кроме того, вы получите единовременную награду и крупную прибавку к вашему заработку, если вы согласитесь выдать мне поименно всех зачинщиков забастовки и дадите письменное обещание всегда поддерживать интересы вашего хозяина.
– - Я никогда не буду предателем. Лучше уж я умру.
– - Хорошо, завтра утром вы дадите мне окончательный ответ. Надеюсь, что к этому времени ваш сын будет еще жив.
Дома рабочего ждали ужас и страдание. С минуты на минуту ребенку делалось все хуже. Он тяжело дышал и уже не кричал, а только стонал хрипло и протяжно. А голодная жена смотрела на рабочего взглядом, полным лихорадочной ненависти, и призывала на его голову самые страшные проклятия. Когда рассвело, рабочий не мог выносить больше этого зрелища и убежал из дому. Долго бродил по улицам, потом остановился у перил высокого моста и смотрел в мутные волны, отравленные фабричными нечистотами. Ему хотелось умереть, пока еще не совершилось предательство.
Но чего же он достигнет своею смертью? Правда, для него самого кончатся все страдания, но ребенок умрет, а для жены останется только одна дорога, при мысли о которой сердце рабочего сжималось отчаянием и отвращением.
Нет, он не имеет права умереть. Отступать теперь уже слишком поздно и он должен сделаться негодяем. Должен, хотя бы ради своего сына, своей плоти и крови. Пусть он вырастет сильным и честным.
Слишком соблазнительно плескались отравленные волны. Рабочий с усилием оторвался от решетки моста и пошел по направлению к заводу. К его ногам, как будто, была привязана свинцовая тяжесть. Один раз ему навстречу попалось чье-то знакомое лицо, -- и он поспешно свернул в переулок. И жался у стен, как вор, который несет под полой награбленную добычу. Наконец, кое-как он добрался до конторы. Директор был уже там.