Молчал и Василий.

Ему Византия не была так близка, как больному правителю, но все-таки он стоял столь близко к кормилу правления этого великолепного судна, что начал смотреть на него, как на свое собственное достояние, и теперь страшился близкой грозной опасности, потому что боялся, как бы надвигающаяся гроза не лишила его этого достояния.

– Откуда же они явились, эти славяне, мудрейший? – спросил он, наконец, Вардаса, несколько собравшегося с мыслями. – И отчего Рим не обратил на них внимания?… Разве трудно ему было покорить их?

– Не только что трудно, но даже невозможно…

– Почему же?

– Я уже сказал тебе, судьба за них…

– Но Рим спорил с судьбой…

– И пал в этом споре.

– Да, ты прав, но в своем падении он увлек и тех, кто был починен ему; ты же сам сказал, что он обессилил все народы, которые попали под его власть.

– Прежде всего, в своей гордости он не обратил на славян внимания, он не предусмотрел того, что разрозненные племена могут соединиться в один могучий народ, перед которым задрожат его же твердыни… И вот, теперь это случилось…

– Но что же делать?

– Я не знаю, я ничего не знаю пока, – с горем и отчаянием в голосе прошептал Вардас, – ум мой от недуга и лет ослабевает. Он потерял свою прежнюю остроту, и я теряюсь перед этой новой грозой.

Вардас чуть не плакал в порыве душившего его волнения.

– А где Зоя? – вдруг вспомнил он. – Отчего ее не видно?

– Она скрылась…

– Как? Она?

– Да, где она и эпарх Анастас – не известно никому.

– Но что заставило ее решиться на такой поступок? Кажется, она не имела причин жаловаться на Византию!

Василий поспешил рассказать Вардасу все, что он успел узнать о Зое и причинах ее побега.

Больной правитель слушал его с большим вниманием.

– Ты и теперь не видишь, что судьба против Византии? – спросил он.

– Но откуда ты это можешь заключить, мудрейший?

– А Зоя?

– Что же может быть страшного в этой женщине? Что она может сделать для Византии?

– Очень многое, если они попадут на Днепр… Ты не знаешь всей ее истории, как знаю я. Она – дочь бывшего старейшины на Приднепровье. Отца ее помнят, память его чтут, и ради него славяне пойдут за дочерью, куда бы она их ни повела… Ты понимаешь это? Я старался приручить Зою, я рассчитывал, что она полюбит Византию, и думал, что мне удалось это… В самом деле, Зоя на моих глазах из дикарки превратилась в матрону, уму которой могли бы позавидовать наши женщины. Поступая так, я рассчитывал, что, когда придет время, Зоя отблагодарит Византию за все заботы, но теперь это время пришло, а Зои нет, и где она – неизвестно. Если на Днепре, то тучи кажутся мне еще более грозовыми.

– Но мне кажется, что Зоя не совсем опасна для нас!

– Что заставляет тебя так думать?

– С ней Анастас. Я не могу думать, чтобы он позволил ей принести какой-нибудь ущерб Византии.

– Я забыл об Анастасе… Пожалуй, ты прав… Анастас любит Византию и, в самом деле, сумеет удержать Зою… Да, но мы говорим, а все-таки не знаем, что угрожает нам… Ты говоришь, что распорядился привести купцов? – Да, мудрейший, они дожидаются здесь…

– Пойди и поговори с купцами, принесшими известие, а после мы решим, как отвратить гнев Божий от нашей родины.

Василий поспешил уйти от больного Вардаса к ожидавшим его купцам. Теперь это был уже не тот скромный, приветливый, простой в обхождении человек, который так дружески беседовал на форуме с подгулявшим мореходом Андреем; нет, это был гордый, бесстрастный правитель, правая рука императора, привыкший к беспрекословному повиновению и раболепству всех тех, кто только приближался к нему.

В этом человеке были все задатки гениального администратора. Он во всем умел держать себя сообразно с обстоятельствами. Когда нужно, он был ласков, приветлив, обходителен, но, когда это не было нужно, он опять-таки становился необыкновенно высокомерен, горд и умел, как нельзя лучше, показать это…

Казалось, сама судьба готовила его к высшему и вела своими неисповедимыми путями, выделяя его из ничтожества…

Перед купцами явился совсем другой человек.

Он и глядел теперь как-то по-другому – поверх голов ожидавших его купцов, куда-то в даль, как будто считая этих раболепно склонившихся перед ним людей, выказавших себя такими гнусными себялюбцами, недостойными одного его взгляда…

А те, перепуганные, дрожащие всеми членами, боясь за свои головы, пали на колени, лишь только Василий появился перед ними в этом роскошном покое во всем своем блеске.

– Встаньте и слушайте! – внушительно и медленно заговорил Македонянин. – Который здесь Лаврентий Валлос?

– Прости, несравненный, это я!… – выступил немного вперед весь дрожавший от страха купец, тот самый, который в Киеве относился с таким презрением к страшной опасности, грозившей его родине со стороны варяго-россов, требовавших похода.

– Ты?

Василий Македонянин устремил на него свой долгий испытующий взгляд.

– Ты достоин смерти, – наконец, после молчания вымолвил он.