Пламя окрашивает кончик стального сопла красными и ярко-оранжевыми оттенками, пока оно не раскаляется, начиная излучать собственное сияние и тепло. Би снова бросает взгляд на проект гроба и опускает горелку. Берет молот, кладет изделие на свою столетнюю наковальню. Поднимает руку, ощущая тяжесть молота. Опускает его с громким лязгом. Сталь, поддаваясь, начинает искрить.

Удар. Лязг. Искры. Рука превращается в машину. Первую машину. Удар. Лязг. Искры. Низкое «бац» должно быть выше. Другая рука слегка поворачивает стальной лист щипцами: там расплющить, здесь изогнуть. Звонит телефон. Удар. Лязг. Искры. Все по зрительной / мышечной памяти.

Би углубляется в прошлое на сто лет назад.

Удар. Лязг. Искры. Наковальня. Он мог бы быть кузнецом в любое время, в любом месте, в любой стране.

На полторы тысячи лет назад.

Звонит мобильный телефон. Кроме этого ничего не существует. Только человек и металл.

На две тысячи лет назад.

Удар. Лязг. Искры. Заблудший путешественник во времени может попасть в любую эпоху и не различит, прошлое это, настоящее или будущее.

На две с половиной тысячи лет назад.

Удар. Лязг. Искры. Би может быть первым кузнецом… звонит телефон… но не последним.

На три тысячи лет назад.

Удар. Лязг. Искры. Удар. Лязг. Искры. Удар. Лязг. Искры. Он опять нагревает стальной лист. Потом охлаждает в оранжевом ведре с грязной водой и снова нагревает. Вода шипит, как змея. Звонит телефон. Он педантичен. Безупречен. Из уважения.

На три с половиной тысячи лет назад.

К своим предкам. К своему ремеслу. К покойной. Би возвращается в современность.

Посвящается Харриет Уокер по прозвищу Кувалда.

Пылает.

Эмма вся пылает.

Она открывает в квартире все водопроводные краны.

В душе. В туалете. На кухне.

Ведерки со льдом. Ей никак не остыть. Пакетики со льдом мгновенно тают. Ей никак не погасить огонь. Пламя во чреве. В груди. В голове. В груди.

На карнизе за окном две бабочки. Это что-то значит, но что? Эмма настежь распахивает окно. Находит в себе силы и решимость сделать из ладони сачок и поймать в него бабочку.

Она отрывает крылышко. Кладет на язык. Размазывает бабочку по груди. Размазывает зеленые внутренности и переливающуюся пыльцу. Постойте! Что? Что ты натворила? Эмма ловит вторую. И целиком съедает ее.

А потом мастурбирует по очереди всеми клонированными членами — Дакворта, Би, консьержа, слесаря, начальника, офицера Рино, Тимми.

Был бы у нее член Эктора!

Красавчика Эктора.

Что толку.

Она не может потушить огонь.

Он неугасим.

Неугасим.

Талия набирает на своем смартфоне заметки. Обо всем этом. О Тимми. О Кувалде. О фонтане. О воде. Она общалась с Эялем, Битой, Даквортом. Видела оргазм в кресле, чуть не доведший русского до смерти. На ее кроссовках остались брызги крови погибшего полицейского. Она напишет книгу. Ее диссертацию опубликуют. У нее особый взгляд. Получится настоящая книга. У Талии появится авторитет. А еще она считает, что знает, как работает вода. Что она делает, зачем она это делает и почему вы умираете.

Она написала твит, сообщение для электронной рассылки и пресс-релиз, которые отправит сегодня вечером в свою обширную цифровую базу. Базу с контактов, источниками которой, помимо прочего, явились ИХФ, МСИ, «АртБар» и «Робардс райе пудинг продакшнс». Везде, где она так «неудачно» проходила стажировки. Эти твит, сообщение для электронной рассылки и пресс-релиз соберут в МСИ толпы. Люди выстроятся в очередь, чтобы попить воды. Потому что, когда тебе говорят, что ты имеешь право, ты сразу его реализуешь. Можно надеяться, будут и протестующие с их праведным негодованием. Талия ощущает лишь легкий укол вины. В конце концов, это во имя общего блага. Люди имеют право выбирать.

А если ждать даквортовского манифеста, то можно просидеть сложа руки до второго пришествия.

Сегодня вечером они собираются на выставку художника-любителя. Талии становится жаль этого парня — какого-то Эктора. На минуту. Она знает: что бы ни увидел Дакворт, он постарается произвести на нее впечатление своей прозорливостью. Получится интересная статья. Она будет отлично контрастировать с рецензией Талии на его неопубликованную «Пьесу», которую Дакворт проигнорировал. Вообще-то, она не так уж плоха. Потенциал имеется. Но, бог мой, я вас умоляю, еще одна пьеса о холокосте?