Шрифт:
Кровопролитная абсурдность всего происходящего не мешает Би разглядеть под промокшей рубашкой темные очертания сосков.
Клоунесса делает шаг или два, после чего валится на машину и соскальзывает вниз. Пояс натянутых до груди шаровар напоминает руль большого грузовика. И женщина крепко сжимает этот руль в руках.
— Baise-moi.
Она облизывает губы. Окунает палец в кровавую массу, стекающую по щеке со спутанных волос. И обсасывает его. Веки ее опускаются. Би подходит к ней, присаживается на корточки, но тут она резко открывает глаза. Делает ему знак подойти еще ближе. Грудь ее над шароварами высоко вздымается. Под красным носом образуется и лопается красный пузырь. Клоунесса снова проводит пальцем по запекшейся крови на щеке и на этот раз размазывает ее по губам Би.
Язык у него сам собой высовывается.
О господи.
В его мозгу остаются всего три мысли:
«Холодная».
«Малиновая».
«Водка».
Би смотрит на стаканчик. И все становится понятным. Сгусток крови — это подтаявший коктейль из ледяной крошки. Разбрызгавшийся по всей машине.
Би протягивает руку.
Клоунесса берет ее. Сжимает. Взгляд ее спокоен, ясен. Совсем не остекленевший.
— Сияй, — говорит она с ухмылкой, — ты, безумный бриллиант{77}.
— Плыви, — отвечает Би, — серебряная девочка{78}.
Главная работа
Женщина сидит в душе, обняв колени. Горячая вода распаривает ее кожу, смывая белый мучной грим и ужасающую малиново-вишневую жижу, проигрывающую битву с первым законом Ньютона. Тело клоунессы трясется. То ли от смеха, то ли от слез — Би не может разобрать из-за шума воды. Он взбивает полдюжины яиц и поджаривает пачку бекона.
Его вибрирующий мобильник пускается в пляс. Наверное, это Эмма. Би не берет трубку.
«Прости, милая. Я ухаживаю за больной клоунессой. Как ее зовут? — Он берет в руку золотистый бейджик с именем. — Труди. Да. Романтическое знакомство».
Телефон жужжит, оповещая о новом голосовом сообщении.
Женщина выходит из душа, завернутая в полотенце. У нее розовая кожа, из-за чего она напоминает гигантскую креветку. Волосы зачесаны назад. Светлые веснушки. Глаза, которые щурятся, когда она улыбается. Би делает над собой усилие, чтобы не пялиться на нее. Чтобы сосредоточиться на поджаривании бекона и уже схватившейся яичницы.
— Запах фантастический.
— Надеюсь, вы любите пережаренную яичницу.
— А что, разве бывает другая?
(Хе.)
— Я достал одежду. Возможно, она вам великовата.
— Велико — не мало, — замечает гостья.
(Хе.)
Она одевается. Подходит к Би и кладет руку ему на плечо. На ней Кувалдин комбинезон и майка-алкоголичка. Она нашла нечто вроде заколки и убрала волосы наверх. Несколько влажных завитков обрамляют ее лицо. Естественно. Непринужденно. (Похоже, основной удар подушки безопасности приняли на себя парик и красный нос.) Глаза ее — сияющие золотые цветы, плавающие в бесконечном лазурном море.
Би наливает ей чашку чая, и они сидят в тишине. Еда нетронута. Би заливает кипятком свой чайный пакетик. Пространство вокруг стола наполняет аромат чая со специями. Би придвигает к гостье золотистый бейджик с именем.
— Труди, я полагаю?
Она смеется.
— Нет. Не Труди.
Би наклоняет голову, словно терьер.
— Это не мой бейджик.
— Так как же тебя зовут?
— Спасибо, что спросил. — Однако имя не называет. Пока что.
— Хм.
Би достает телефон. Прослушивает голосовое сообщение. Дважды.
Женщина оглядывает помещение.
— Мило. Как в церкви.
Би кивает. Да. Она понимает. Он смотрит на свой телефон.
— Ну, Нетруди, — рассеянно говорит он. — Что случилось с клоунской машиной? И бутлегерским ледяным коктейлем?
— Друг покончил с собой, — говорит Нетруди. — Я вернулась домой с детской вечеринки и нашла его предсмертную записку. На салфетке. Вот так. Теперь я ищу Кувалду Уокер. Они были друзьями. Мой друг и она. Он написал ей письмо.
— Ох.
Би отодвигает чашку с чаем. Сообщает гостье о Кувалде. Рассказывает об Эмме. О кресле. О фонтане. О беге по проулку и случайном выстреле в голову. Украдкой поглядывая на свой телефон, он рассказывает ей все.
— О, это ужасно. Быть застреленной другом. — Вздох. — Было ли когда-нибудь время, когда мы занимались только тем, что заботились друг о друге? С каких пор доброта стала считаться слабостью?
Гребаный мир. — Она подносит руку ко рту. — Я не хотела говорить этого вслух.