Драко хмыкнул, поднял на неё серые глаза и подмигнул. Затем снял галстук с шеи Тео и продолжил любовно связывать его руки. Нотт стоял, стиснув зубы, и послушно терпел. Казалось, что каждый новый завязанный узел у него за спиной причиняет ему физическую боль. Он морщился и тихо что-то шипел Драко, но Гермиона не могла разобрать слов. Влюбилась? Она стояла и улыбалась, глядя на эти кудри цвета тёплого молочного шоколада, на россыпь незаметных веснушек, которые она уже знала все наизусть, на его слегка приоткрытые губы…

Влюбилась…

Драко закончил связывать, потрепал его по волосам, взъерошив их, и вернулся к Гермионе. Он небрежно коснулся её щёки кончиками пальцев, заставляя обратить на себя внимание.

— Ты знаешь, что такое ревность, Тео? —спросил Малфой, не оборачиваясь.

— Не теряй времени. У тебя полчаса, — процедил сквозь зубы Нотт и тряхнул головой, откидывая волнистую чёлку с глаз.

— Ревность — это довольно отвратительное чувство. Заставляет ощущать себя больным.

Резким, грубым движением Драко сдёрнул с Гермионы рубашку, сорвав застёгнутые пуговицы, и отбросил ткань в сторону. Она рвано выдохнула, чувствуя, как мурашки пробежали по затылку, а волоски на руках встали дыбом.

— Ты ревнуешь, Тео?

— Нет, — равнодушно ответил тот.

Малфой громко цокнул языком:

— Как нехорошо врать легилименту.

Грейнджер стояла перед ними в школьной юбке, гольфах, тонком полупрозрачном лифе, и отблеск парящих огоньков играл тёплыми бликами на её коже. Что Драко, что Теодор смотрели на неё не отрывая взгляда: горячий и голодный у одного, холодный и жёсткий у другого. Малфой ногтем обвёл край кружевного лифа, слегка оттянул чашечку тонкой ткани и зажал пальцами сосок. Твёрдо и чувствительно. По её позвонкам пробежала новая волна дрожи, и Гермиона слегка подалась вперёд, но Драко тут же отстранился.

Он обошёл её по кругу, встал за спиной, провёл пальцами по изгибу шеи и одним движением расстегнул застёжку на спине. Лёгкая кружевная ткань проскользила по чувствительной коже, словно пёрышко. Щекотно и прохладно. Теодор, до того смотревший ей в лицо, медленно опустил взгляд на её обнажённую грудь, и на его шее нервно дрогнул кадык.

— Ревность — это ещё одна форма жадности. А ты очень и очень жаден, не так ли?

— Мне плевать, — тёмные волосы на висках Теодора были влажными от пота, и Гермиона проследила взглядом, как одна маленькая прозрачная капля скатилась по его коже.

Жарко. Когда в комнате стало так жарко и душно? Казалось, кто-то плеснул на горячие угли воду со сладким эфирным маслом. Гермиона чувствовала, как её кожа тоже покрывается испариной. Стоявший сзади Драко щёлкнул пряжкой ремня, и следом она услышала звук расстегнувшейся молнии. Во взгляде Тео тут же заплясали искорки адского пламени. Она хотела было обернуться, чтобы взглянуть на Малфоя, но тот сам прижался к ней и мягко прошептал:

— Стой смирно.

Грейнджер чувствовала голой спиной его горячую кожу и дыхание с запахом табака и кофе. Малфой остался в одном белье и теперь прижимался к её пояснице твёрдым горячим членом, который прекрасно ощущался через тонкую ткань. Словно её и не было вовсе. Шелковистая, лёгкая, наверняка чёрная. Драко всегда носил только чёрное. Гермионе даже казалось, что она чувствует рельеф напряжённых венок и то, как трётся о её кожу его крупная головка… Казалось? Хотелось? Вспоминалось?

Малфой положил широкую ладонь ей на живот и прижал ещё ближе к себе. Так, словно она была его. Словно они были парой и будто бы в комнате больше никого не было. Только она и он. Вдвоём. Драко прижался носом к её волосам, глубоко вдохнул, и у Гермионы от этого по всему телу расползлись мурашки. Он только что действительно понюхал её макушку? Извращенец!

Малфоя, похоже, нисколько не волновало, что она о нём думает. Он ещё раз глубоко вдохнул запах её волос, накрутил несколько прядей на ладонь и властно дёрнул на себя, заставив прижаться затылком к его груди. Теперь, если бы она повернула голову, то могла бы приложить ухо и услышать его сердцебиение. Интересно, Малфой волновался? Билось ли его сердце часто, как у маленькой птички, или стучало медленно и размеренно, как у белой акулы? Сердце Гермионы, казалось, вот-вот выскочит из груди. Ей захотелось прижаться к нему ухом и проверить, дотронуться до него пальцами, губами, почувствовать его вкус, но Драко крепко держал её за волосы.

Не пошевелиться. Слушайся, или будет больно.

Малфой снова всё решил за них всех, и дальше игра должна была развиваться только по его сценарию. Он не целовал и не позволял ей двигаться. Просто заставлял подчиняться и заявлял свои права. Бескомпромиссно и грубо.

Гермиона ощутила, как от этой мысли в низ её живота прилила кровь, расплескав горячее возбуждение по жилам. Она знала, что скоро почувствует вес его тела на себе и всё его напряжение внутри себя. Драко никогда не отличался терпением.

Малфой медленно провёл подушечками пальцев по её ключицам, скользнул ими по гриффиндорскому галстуку. Нежно, мучительно, медленно обвёл напряжённые соски. Грейнджер переступила с ноги на ногу и поняла, что трусики уже стали некомфортно влажными. Когда она успела так сильно возбудиться?

— Ты всё ещё ничего не чувствуешь, Тео?

Нотт не ответил. Он будто бы совсем перестал реагировать на его слова. Просто стоял молча и смотрел. Казалось, Теодор старался запомнить каждое мельчайшее движение Драко. Запомнить, как тот ласкал кончиками пальцев её розовые соски. Как часто она дышала, отзываясь на эти касания. Запомнить, как рука Малфоя скользнула ей под юбку. И то, как Гермиона прикусила нижнюю губу, чтобы не выдать своего волнения, потому что там, под юбкой, пальцы Драко оттянули резинку трусиков и погладили её набухшие от возбуждения половые губы.