– Мне бы хотелось, чтобы я тоже так могла.

Он улыбнулся.

– Что именно? Торопиться?

– Обходить эти растения, не производя при этом шума, как стадо буйволов. Боюсь, что я одна из шпунтин этого мира.

– Шпунтин? – спросил он ошеломлённо.

– Так меня всегда называл мой отец. «Понадеемся, что Белла не захочет стать актрисой», – всё время повторял он. – «Она будет постоянно сбивать мебель и бить посуду».

– Вы хотели стать актрисой? – Судя по голосу, он был заворожён.

Белла с удовольствием выпила ещё глоток шампанского. Пузырьки, казалось, оказывают на неё то же воздействие, что и вода на поникшую маргаритку. Она выпрямилась, с каждой минутой чувствуя себя всё лучше и лучше.

– Боже мой, нет. Я ненавижу, когда на меня кто-нибудь уставится. У меня тогда скручивает живот. Но мне бы хотелось быть не такой неловкой.

– Вам бы это помогло с крабообразными и тропическими ураганами?

Она выпила ещё глоток шампанского, а потом ещё и ещё. Да, пузырьки явно придавали её новый импульс.

– Вы опять надо мной смеётесь.

– Вам это мешает?

– Нет. Мне кажется, мне это даже нравится.

– Спасибо, – сказал он серьёзно.

Он сел рядом с ней на софу. Белла вздрогнула.

– Вам холодно?

– Нет. – Она поглядела в небо. Облака по-прежнему периодически закрывали луну, но было тепло.

– Знаете, три дня назад… нет, четыре – я ночами бродила по пляжу, и там на небе было столько звёзд, что вытянутая ладонь обязательно закрывала какие-то из них. А здесь вообще ни одной не видно.

– Почему же вы здесь, а не там?

– Ах, это длинная история.

Он поудобнее устроился на подушках.

– Ну, я не собираюсь никуда уходить.

Она тоже откинулась на подушки, крепко держа в руке бокал с шампанским.

– Ничто не бывает таким хорошим или плохим, как ожидаешь, верно?

– Это слишком общее утверждение. Но иногда людям требуется время, чтобы понять, насколько хорошо или плохо то или иное.

У него очень красивый голос, подумала она, глубокий и задумчивый. Наверное, такой голос был у Мерлина. Жаль только, что он не знает, о чём говорит.

– Вы ошибаетесь. Бывает сразу понятно, что что-то не так. Я это знала. Я только…

– Только что? – подбодрил он её.

– Ах, ну ладно, – рассердившись, сказала Белла., Ей казалось, что в темноте это не страшно – наконец выговориться. – Я только не хотела это признавать, окей? Я поехала на этот остров и была убеждена, что я вернулась к природе, спасаю планету и нахожу своё место в мире.

– И ничего этого не было?

– Ничего даже близкого.

– Тяжко, – это было всё, что он сказал. Но у неё было такое чувство, что он её понимает.

– Жалеть себя – понапрасну тратить время.

– Вы правы. Но на вашем острове всё было плохо?

Она задумалась.

– Я так не думаю, – наконец заметила она. – Я многому научилась.

– Например?

– Во-первых… – она загнула палец. Во всяком случае попыталась, но её бокал так наклонился, что она расплескала немного шампанского. Тогда она перестала загибать пальцы. – Понимаете, что я имею в виду? – вместо этого сказала она. – Неловкая. – Шампанское попало ей на тыльную сторону ладони, и она слизнула его языком. – Как говорится, будь экономной – и ты не будешь испытывать нужду.

– Хм. Вы хотели рассказать, чему вы научились.

– Ах да, верно. Собственно, довольно многому. Какова пищевая ценность красных водорослей. То, что ветер звучит в пальмовых ветвях, как дождь, бьющий по железной кровле. Что считать рыб очень скучно, если этим заниматься каждый день. Что тебе рассказывают про нечто грандиозное, а на поверку это оказывается душным и грязным.

– Вот оно что.

– И ещё, – сказала Белла громко, – что я не особенно храбрая. Ну, за звёзды и за экваториальную рыбу. Я надеюсь, что они будут счастливы, но больше я туда ни ногой.

И, к собственному удивлению, она заплакала.

Шёлковый рукав держался на удивление хорошо. Он не сказал, как Лотти, что назавтра всё будет лучше, или что она поменяет своё мнение, если задумается о важности своей работы, как это сделал Франсис Дон в их последнем унизительном разговоре. Он взял бокал из её рук – Белла не хотела отдавать, но он пояснил, что бокал пуст, и она его в конце концов выпустила, – приобнял её одной рукой, притянул к своему плечу и дал выплакаться. Он, вероятно, дал бы ей носовой платок, но у неё был свой в рукаве, так что она обошлась хотя бы без этого унижения.